 |
Элементарная логика
Автор: Jean
– Черт возьми, Геральт, сколько можно брюзжать? – возмущенно поинтересовался Лютик, спрыгивая с низкого подоконника и откладывая лютню в сторону. Ведьмак сидел, насупившись, на краю узкой кровати и сосредоточенно смотрел на свои ботинки, стоявшие рядом с его босыми ногами. Он даже не поднял на барда глаз.
– Я тебя спрашиваю! – повторил Лютик. – Ну, сбежал ты от Йенниферихи, так-то оно и лучше. Если хочешь знать мое мнение – совместный быт разрушает чувства. – Геральт не отреагировал. – И правильно сделал, что драпал из Венгерберга до самой Хагги, а то она, того и гляди, нашла бы тебя с помощью магического кристалла и возвернула бы обратно в рабство! – При этих словах Геральт едва заметно вздрогнул, но все так же продолжал молчать, изучая взглядом ботинки. Лютик не унимался. – И все же, пока ты в Аэдирне – это еще вполне возможно. Но женщины, Геральт, созданы не для того, чтобы посвящать им свою жизнь и лишаться…
– Уймись, Лютик. Я вызвал тебя не для того, чтобы выслушивать твои наставления.
– А для чего? Чтобы я тебя пожалел? Не вижу повода. – Задрал нос бард.
– Очень самонадеянно с твоей стороны. Но я хотел поговорить.
– Так говори! Я пока не услышал ничего, кроме краткого рассказа о вашем житие с этой чернулей, и то исключительно о последних днях… И уже третий день пью с тобой и слушаю брюзжание о чувствах, предназначении, отсутствии работы и прочем.
– Еще только утро, и третий день, о котором ты говоришь, даже толком не наступил. А работы, кстати, действительно нет. Я в Хагге уже неделю и за это время ко мне обращались только с жалобой на суккуба, который на деле оказался дочкой конюха.
– Началось… – закатил глаза Лютик. – Сейчас все начнется с самого начала. Геральт, ну что с тобой? Бывало ведь и хуже! Соберись же. Йеннифер – всего лишь мерзкая ведьма!
– Уймись.
– Ты, между прочим, можно сказать вырвал меня из объятий миленькой голубоглазой дочки префекта в Элландере, коей я даже писал балладу! Баллада не закончена по твоей вине. Я думал ты погибаешь, спешил, трясся в телеге какого-то…
– Ну, хватит! Просто… какое-то время сопровождай меня,– Геральт откашлялся и наконец оторвал взгляд от своих ботинок и посмотрел на барда. Взгляд его был пустым.
Лютик промолчал, на мгновенье вид у него сделался серьезным и задумчивым, после чего он бодрым тоном заявил, хватая с подоконника лютню:
– Договорились! И что будешь делать? Бежать дальше? Может в Элландер? – последнее было произнесено с надеждой.
– Нет, я… побуду еще в Аэдирне.
– И зачем, можно спросить?
Геральт промолчал и принялся надевать ботинки.
– Ясно. Ты что, надеешься, что Йеннифер действительно тебя отыщет?
– Не мели ерунду, – не вполне искренне ответил ведьмак, – я просто считаю, что мне следует заработать хоть несколько крон, и нет причин для праздности. И да, – добавил он после паузы, – мне кажется совершенным идиотизмом предположение, будто, – он запнулся на мгновенье, как если бы не мог выговорить то, что собирался, но, наконец, закончил, – будто Йеннифер стала бы гнаться за мной. В конце концов, гнался всегда только я. Лютик хотел прокомментировать только что сказанное, но сдержался, хоть и с явным усилием. Вместо этого он передернул плечами, взял несколько аккордов на лютне и спросил:
– И куда ты собрался? К войту?
– Да, может ему вдруг нашлось, что предложить мне.
– Ну, а я за это время схожу вниз. Надо договориться с хозяином – может быть, он не возьмет с нас плату за сегодня, если я этим вечером буду петь в его таверне.
– Лютик, – недоверчиво сказал Геральт, обернувшись уже у двери, – ты, и вдруг решил опуститься до такого?
– Ты прав, Геральт, – скучающим тоном сказал бард, – Просто у хозяина таверны очень симпатичная дочь. Но какое это, в конце концов, имеет значение, если нам действительно нечем платить?
Ведьмак хмыкнул и вышел за дверь.
Не прошло и двух часов, как Геральт вернулся в таверну, поднялся в комнату, которую занимал вместе с Лютиком, с момента прибытия барда, и начал складывать свои вещи. Лютик крепко спал, видимо, начисто позабыв о том, что собирался говорить с хозяином. Собравшись, Геральт толкнул друга.
– А? Ну что-о? – протянул тот, не разлепляя сомкнутых век.
– Собирайся, Лютик. Мы уезжаем.
– Что? – бард открыл глаза и укоризненно уставился на ведьмака. – Как это уезжаем? Куда? Ты что, набил морду войту?
– Недалеко. Вставай же. Я все расскажу в дороге. Нам она предстоит довольно долгая, поэтому успеется. Я уже расплатился с хозяином за комнату.
– И что? Даже не пообедаем?
– Если будем обедать здесь, то к вечеру не успеем добраться до места. Поэтому поешь на ходу.
– Ладно. Черт возьми, сначала дочка префекта, теперь хозяина таверны… Ты жестокий человек, Геральт! – с обидой в голосе воскликнул Лютик, поднимаясь.
– Ничего, может там, куда мы едем, подыщется какая-нибудь недурная с виду вдова. – Не без раздражения сказал ведьмак. – Я буду ждать тебя на заднем дворе, возле конюшни, пойду, подготовлю к дороге лошадей. Я тебе взял одну, ее нужно будет вернуть потом, – ответил он на вопросительный взгляд Лютика, который приехал к нему с товарным обозом.
1.
Когда они выехали за ворота города, Лютик, до того хранящий сонно-обиженное молчание, наконец не выдержал.
– Так ты скажешь мне, в чем дело? И кстати, чего ради мы едем через восточные ворота к мосту? Мы не в Венгерберг, надеюсь? У меня нет желания быть сожженным твоей фурией.
– Нет, мы не в Венгерберг. И перестань, наконец, дуться. Кажется, это ты утром предлагал мне собраться и заняться делом.
– Я уже жалею об этом, вспоминая милую Бьянку. Она, представь, на прощание подала мне кружку пива бесплатно.
– Вот это она зря сделала, мне теперь слушать твои охи всю дорогу.
– Кто бы говорил по поводу охов! – парировал бард.
– Ладно. Сейчас расскажу, куда едем. Мы направляемся в Нижнюю Мархию, в…
– В Северную Мархию, ты хотел сказать? Ты что, всерьез считаешь, что она действительно принадлежит Каэдвену? Не смеши меня, я-то знаю, какую кучу золота отвалил Хенсельт наемникам, чтобы они периодически совершали налеты на земли, которые еще со времен Дезмонда принадлежали Аэдирну.
– Лютик, я сказал это всего лишь из-за того, что мне так привычнее и удобнее. И политика меня нисколько не интересует, тем более что принадлежность Мархии до сих пор вовсю оспаривается.
– Конечно, потому что этот говнюк Хенсельт…
– Лютик, давай на этом закончим, как друга прошу. Ты, кажется, хотел узнать куда мы направляемся.
– Только не стоит прикрывать нейтралитетом свое невежество в данном вопросе, – фыркнул неугомонный бард. Геральт подавил в себе неожиданно появившееся желание дать другу пинка.
– Хорошо, можешь продолжать развлекать меня историческими подробностями. Может, тем временем у меня будет возможность спокойно помолчать и поразмыслить над делом.
– Ладно, Геральт. Я увлекся, ты же знаешь, что политические дела меня тоже, в общем-то, мало волнуют. Наверное, я еще немного сержусь на тебя из-за своих упущенных шансов. Так куда мы едем?
– Мы едем в небольшое поселение, которое находится примерно в сорока стае восточнее Хагги. Там происходят странные убийства, и местные уверены, что виноваты в этом гули. Но вот что интересно – убивают эти гули только комесов, коих в такой дыре оказалось не так уж и мало, если учесть, что это уже третье убийство.
– А гули разве убивают живых людей?
– Бывает, что нападают и на живых, хотя не думаю, что в данном случае это обязательно гули. Во-первых, недостатка трупов там нет из-за постоянных конфликтов в этой области, а во-вторых, гулей, которые убивают так избирательно, не существует – им абсолютно все равно кого пожирать: комеса, префекта или пастуха. Когда я пришел сегодня к войту, тот чуть из штанов не выскочил от удивления и радости, что не надо будет за мной слать. Оказывается, из Мархии прислали гонца со срочной просьбой отправить к ним кого-нибудь, кто в состоянии помочь в этом деле. Войт решил обратиться к ведьмаку, который, как ему известно, уже неделю прохлаждался в его чудном городишке. Идти за ведьмаком не пришлось – ведьмак к нему, по чистой для него случайности, как раз пришел сам. Он, кстати, заплатил мне пятнадцать крон только за то, что я согласился.
– Неплохо! – присвистнул Лютик. – Но Геральт, я, конечно, понимаю, что гули – это по твоей специальности, но ты же сам только что сказал, что гули здесь, скорее всего, ни при чем. Почему же согласился?
– Мне предложили хорошую цену за помощь в расследовании.
– Но если это не чудовище?
– Насколько я понял из рассказа войта, там не сомневаются в том, что это работа гулей или кого-нибудь вроде них. В расследовании им помогает местный алхимик, по совместительству лекарь, он-то, думаю, мог отличить раны от оружия и раны от зубов и когтей. В любом случае, посмотрим. В Хагге работы не предвиделось. Я не считаю, что это работа гулей, однако то, что погибали только комесы, может быть простым совпадением. Предположим, они поселились на месте каких-нибудь захоронений. Надо осмотреть местность, а для этого мне нужно быть там, а не в Хагге.
– Запутанное может получиться дело. О! Меня охватывает трепет! Знаешь, что я припомнил?
– Даже если знаю, меня это не спасет от пояснений, – улыбаясь, едва слышно произнес Геральт. Лютик не слушал его. Он уже начал рассказывать, о чем именно вспомнил.
– Представь, в Корво объявился уникальный сыщик. Говорят, он не работает на разведку. Притом, уникальность его состоит как раз в чрезвычайной, почти мистической наблюдательности и способности логически сопоставлять факты и делать выводы. Он распутывал даже государственные дела! Говорят, к нему имеют возможность обратиться не только богачи, но и бедняки, при условии, что их дело хоть чем-нибудь интересно. К тому же, он очень одаренный алхимик. Этот человек не видит другого смысла в жизни, кроме как распутывать сложные дела, раскрывать преступления…
– Кого-то мне это напоминает, – прервал друга Геральт.
– Кого?
– Эйка из Денесле. Этот рыцарь не видит другого смысла в жизни, кроме как убивать чудовищ да спасать прекрасных дам. Фанатизм.
– Да ну, сравнил. Сыщика зовут Бежен Тригольд, и он работает не за идею, а за деньги. К тому же, если даже сложить вместе нескольких Эйков – все равно ума у них будет меньше, чем у этого человека. Хоть он и чужд славе и его интересует лишь результат его работы, он стал широко известен после того, как разгадал интригу графини де Ноалье против Арнхельма де Руйтера, реданского посла в Ковире. Дамочка пыталась отбить эту должность для своего сынка, который, надо сказать, хоть и прекрасно знал о замыслах матери, оставался в стороне от ее интриг, боясь бросить на себя тень каких-либо подозрений и навлечь на себя гнев отца. Оно и понятно. Всем известно, что старый де Ноалье души не чает в первенце и не скрывает, что буде тот останется верен традициям семьи и не запятнает ее честь – все состояние в наследство останется ему. При этом граф де Ноалье дружен с послом. Дело было сложным, к сыщику обратилась графиня де Руйтер, заподозрив неладное во время отсутствия своего супруга, который чаще всего, как известно, находится к Ковире, а не дома. До нее дошли слухи о том, что положение его вдруг перестало быть таким же прочным, как раньше. В общем-то, это долго рассказывать, и я не знаю всех нюансов. Однако сыщик не только разгадал это дело, помог избежать скандала в свете и примирить стороны, но еще и сделал это за один вечер. Конечно, предотвращение неизбежного конфликта заняло не меньше недели, но саму интригу он распутал именно за вечер.
– Заливаешь ты, Лютик, – беззлобно прокомментировал Геральт.
– Ты слушай. Говорят, что он, услышав подробности, сказал, что такие дела он называет «делами на одно полено». Оказывается, в его понимании легким дело считается тогда, когда он успевает развязать его до тех пор, пока в камине не догорит полено. У него еще есть привычка называть простые для него задачи элементарными, мол, они как природные первоэлементы, которые просты тем, что состоят только из себя самих. По слухам, это определение он и использует так часто, что понятно – сложные для него дела попадаются очень редко.
– Думается мне, он не сидит без дела, раз его талант, как ты говоришь, стал широко известен.
– Я в этом уверен.
– Я к тому, что как же обо всем стало известно, если ты уверяешь, что такое щепетильное дело было им решено деликатно и обошлось без скандала?
– Хитрость в том, Геральт, что он предложил не делать из этого тайны, и тогда – оно само собой перестало бы быть интересным – посудачат и на этом все закончится. Тем более что осталось неизвестным, как далеко зашла графиня в своей интриге, и как именно она навредила послу.
– Так в чем состоит его метод? Или все объясняется только его развитой наблюдательностью?
– Не только. Опираясь на известные факты, он выстраивает логическую цепочку событий, в которые был замешан этот предмет, и определяет человека, о котором говорят ему отличительные особенности данного предмета. Причем делает он это безошибочно. Скажем, видит он ботинок и, может рассказать, что означает каждое пятнышко на нем или частичка, а в итоге о том – кто его хозяин, и описать владельца с такой точностью и детальностью, которой можно только позавидовать.
– Кхэ, стал бы ты завидовать такому, Лютик. Ведь тебя больше волнуют образы, а не детали, из которых они складываются.
– Как бы не так! Черт возьми, Геральт! Кто как не поэт уделяет особое внимание как раз деталям?
– По-моему, разве что деталям какой-нибудь молоденькой девы, чтобы как можно тщательнее позже описать ее достоинства в своей балладе.
– Чурбан ты, Геральт. Я в который раз убеждаюсь. Я, как услышал об этом сыщике, так знаешь, о чем подумал? О том, что я ведь тоже мог бы стать сыщиком. И даже подумал о том, что в душе и он, должно быть, именно поэт.
– Очень скромно. Как всегда.
– Язвишь? Думаешь, я не смог бы пользоваться логикой и с помощью деталей, кои замечают мои глаза, безошибочно дать характеристику чему-либо или кому-либо? – горячо возразил явно задетый за живое бард.
– Только давай не будем биться об заклад, – улыбнулся Геральт, – а то, боюсь, ты мне будешь должен.
– Сколько?
– Я же сказал, давай не будем биться об заклад.
– Я бы мог помочь тебе в том деле, которым ты собираешься заняться! – глаза Лютика сверкнули предвкушением.
– Только не это. Еще не хватало мне потом разыскивать твои внутренности, применяя этот самый логический метод, о котором ты мне заливал.
– Я не заливал! Это чистая правда! И… почему внутренности?
– Да так. Припомнил описание последнего убийства. Там как раз фигурировали внутренности, которые были частью выгрызены, а частью разбросаны по довольно большой площади. – Геральт говорил нарочито серьезным тоном, губы его, однако, все время подрагивали, как будто собираясь растянуться в улыбку.
– Да? – позеленел впечатлительный бард, однако быстро взял себя в руки. – Ну и что. Ты же будешь со мной, чего бояться? Но я уверен, что смогу тебе помочь! А может быть, ты сам попробуешь применить методы Тригольда? Там все просто. Наблюдаешь, подмечаешь, выстраиваешь целостную картину из известных фактов, логически связывая их один с другим. Хотя… – с показным сомнением добавил бард, – у тебя может и не получиться.
– Мэтр, под вашим руководством, я думаю, мы непременно поймаем каких-нибудь трупоедов, потому что трупоеды оставляют, без сомнения, очень много фактов, – не без издевки откликнулся ведьмак.
– Ну тебя!
– Может, тебе сложить балладу об этом сыщике?
– Представь себе, о нем уже сложили балладу. Но не я. Конечно, баллада получилась так себе, но я не стану писать о чем-то, о чем уже написал другой. Вместо этого я сложу балладу о том деле, которое нам предстоит и которое мы раскроем.
– Мне предстоит, Лютик. Мне. Ты вмешиваться в это не будешь.
– Посмотрим, – упрямо ответил бард. Геральт промолчал, не видя смысла вступать в бесполезный спор, но понадеявшись про себя на то, что в селении все-таки найдется какая-нибудь вдовушка, которая заинтересует Лютика и отвлечет того от его затеи.
Они двигались вдоль Дыфни и намеревались как можно дольше не слишком отклоняться от реки, чтобы лошади могли пить, и лишь затем свернуть на север, вглубь Мархии, к нужному им селению. На одной из остановок, пока Плотва и пегая Мызжичка, лошадь Лютика, пили и подкреплялись приречной травой, бард задал вопрос, который, по-видимому, донимал его со времени отъезда из Хагги.
– Слушай, Геральт. Объясни мне, почему ты все-таки уехал из Венгерберга, сбежал от Йеннифер. То есть, – быстро поправился он, – я, конечно, понимаю, что характер у нее не сахарный, но, черт возьми, разве пределом твоих мечтаний не было быть с ней?
Геральт, сидевший рядом, облокотившись на иву, и погруженный в какие-то свои мысли, теребя во рту травинку, вынул ее изо рта и посмотрел на барда.
– Потому что я ведьмак, Лютик, а Йеннифер – магичка. Я не могу дать ей то, что ей нужно, и ей подобный образ жизни в тягость. Я… тоже тяготился. Тяготился тем, что тяготится она, и тем, что работы в Венгерберге ничтожно мало, и я вынужден был иногда пересиливать себя, оставаясь в бездействии. Одних наших чувств слишком мало, Лютик. Нужно нечто большее, но этого нет. Нет, потому что она – это она, а я – это я, ведьмак.
Лютик некоторое время помолчал, раздумывая, а затем сказал:
– Я не совсем понимаю, почему вы не можете жить как обычные люди, ведь обычные люди тоже влюбляются, женятся и живут себе вместе до самой старости. Все, кроме поэтов, конечно, – добавил он.
– Я не человек, я – мутант. И у меня есть то, что я должен делать. И ничего более, ничего.
– Врешь ты все, опять впал в свои самобичевания. – Резко ответил бард.
– Возможно, если бы ты был ведьмаком – ты бы понял что это и о чем я говорю. И поверь, я бежал до самой Хагги не потому, что бежал от Йеннифер.
– Красивые слова, да каков смысл? Ты не обижайся, друг, я-то не осуждаю тебя, просто пытаюсь понять. Ты говоришь, что бежал не от чародейки, но на деле-то все это выглядит так, что ты именно от нее и сбежал.
– Я и не надеюсь, что она поймет. Может быть, позже, когда остынет.
– Ты поэтому столько торчал в Хагге? Я-то пока добрался по твоей просьбе к тебе из Элландера, ты уже неделю квартировал в городе.
– Надеюсь, ты не в претензии, Лютик. Мне нужен спутник, на... какое-то время. Но ответить на твой вопрос, почему не выехал из Аэдирна и так надолго остановился в Хагге, где еще и не было никакой работы – я не могу. Я и сам не знаю. Не знаю, Лютик, чего я жду. Но знаю, что ждать чего-либо не имею права. Потому что у меня есть дело, потому что я мутант, ведьмак. Я еду туда, куда позовут, ищу то, что должен искать. И мне, в общем-то, все равно, куда.
– Эх, ну раз ты и сам не понимаешь... Но не нравятся мне твои настроения. Не нравится твоя угрюмость, напряжение, и пустота в твоих глазах мне тоже не нравится. Что думаешь, после этого дела вернуться в Хаггу?
– Не знаю. В Хагге совершенно нечего делать. Но я хочу разобраться в себе, и только потом принять окончательное решение. А до тех пор я не покину Аэдирна. Теперь давай поедем дальше, чтобы успеть до заката.
Лютик молча пошел к Мызжичке.
2.
Небольшое селение, к которому ведьмак с бардом подъехали на закате, называлось незамысловато – Дыфнянка, даром, что пеший путь от него до реки мог занять нескольких часов. О названии говорил грубо сколоченный указатель, замеченный ими примерно за стае до места. Дыфнянка представляла собой прямоугольный участок, обнесенный прочным на вид высоким частоколом. Ворота имелись только одни, собственно южные, над воротами располагалась смотровая вышка. На север глядели две высокие деревянные башни, которые хорошо было видно и с юга. Узнав, что по просьбе войта Хагги прибыл ведьмак, один из стражников, стоявших на воротах, немедленно вызвался проводить гостей к солтысу, который по совместительству был назначен главнокомандующим «стратегического пункта», как высказался стражник.
Солтыс, представившийся по-простому Гораликом, крупный седовласый мужчина с большими грустными глазами и уставшим взглядом, принял их весьма радушно, тут же приказав молодому служке накрыть стол.
– Мы ведь только два года как здесь обосновались, милсдари, – говорил он, отпивая вино. Гости и хозяин ужинали в небольшой гостиной в его доме. По ходу трапезы главнокомандующий рассказывал им о Дыфнянке и о самом деле, из-за которого, по его словам, жизнь там и вовсе превратилась в сущий ад.
– Король Демавенд, пусть продлятся его дни, приказал при поддержке Хагги занять это место, чтоб отражать посягательства Каэдвена на нашу землю. Мы быстро соорудили хоть какое-то подобие укрепления, и живем здесь, курвина мать, как на пороховой бочке. – Ругался Горалик, надо заметить, нисколько не меняя всегда, казалось, апатичного тона своего хриплого голоса. – Наемники Хенсельта честно отрабатывают свое. В прошлом годе, наши основали западнее Гулеты еще одно селение вроде этого, да только толку от того – пшик. Все это будет длиться до нового сопряжения сфер. Жрать здесь нечего – только и ждем поставок из Хагги, правда, надо сказать, что жратву возят каждую неделю, но своего тут – ничего. Сожрал все – так и взять будет негде. Самая тут почетная должность какая? Не солтыс, правильно, – сам себе ответил Горалик, – а коморник. – Взгляд главнокомандующего сделался еще печальнее прежнего. – Разнообразия никакого, даже баб тут нет, ни одной.
При этих словах Лютик подавился куском курицы и шокировано уставился на солтыса. Геральт, внимательно слушавший Горалика, не забывая ни есть, ни пить, мельком глянул на барда и вздохнул – надежда ведьмака на какую-нибудь вдову не оправдалась.
– Откуда, милсдарь Горалик, столько комесов в этом поселении? – спросил он.
– Дык, откровенно говоря, расширяться мы будем, и людей еще прибудет, может, и кметы придут, народ поля возделывать станет. Селение будет как селение, только укрепленное поболе других. Так что комесы оценку ведут сейчас нашим действиям, положению и прочей радости. Чтобы потом решить, в какую сторону расширяться. Король приказал окопаться здесь плотно и надолго. Но без оценки нельзя, иначе как окопаемся – так нас и выкопают хенсельтовы наемнички, так их растак.
– Были здесь раньше замечены трупоеды?
– А как же без них, черт бы их побрал. Их тут пруд пруди, и с их методами мы знакомы не понаслышке. Как ты понимаешь, ведьмак, недостатка в пище у них нет.
– А раньше бывало, что они на живых нападали?
– Вот этого не было.
– Место, где мертвых хороните, насколько далеко от Дыфнянки? И где были обнаружены тела убитых?
– Тьху, вот так темка для ужина. – Солтыс сплюнул куда-то вбок, прямо на покрытый соломой пол, и уронил в миску куриную кость. После чего обтер руки об штаны, отпил вина, смачно рыгнул и, не прикасаясь более к еде, продолжил. – Хороним недалеко, чего далеко ходить-то, когда такие дела. С восточной стороны, от частокола шагах в ста, начинается кладбище. Там чаще всего гулей-то и видели, трупоедов проклятых. Роют как кроты. Тьху, – и он еще раз смачно сплюнул на пол. – А тела-то, вот что странно, в разных местах найдены были. Ну прям все в разных. Только не на кладбище.
– А за частокол часто люди выходят? Не внутри него тела были найдены? Ты, милсдарь Горалик, подробнее рассказывай, мне знать важно.
– Иногда выходят, если каэдвенцев не видать, иногда к Дыфне скачут, ну, искупаться или еще чего. Тут-то, в стенах, можно вообще умом двинуться. А тела, скажу, найдены были одно у реки как раз, пешком идти – все утро пройдет, как вы знаете, да комес тот больно воду любил и пешие прогулки – часто к реке ходил; другое тело нашли на полстае севернее кладбища; а третье, милсдари, аккурат за воротами, последнее как раз. Эх, а ведь неглупый мужик был, Иохимом Альдергаром звали. Он у нас без малого дней десять подсчетами занимался, все записывал, что чего стоило, и что чего тут еще сделать полагается. Обещался принять горячее участие в улучшении нашей жизни, как он выражался. А в итоге улучшил жизнь разве что проклятого гуля, который его внутренности сожрал и полноги, а кишочки протянул чуть ли не по всему периметру Дыфнянки. Одна сомнительная радость, что хоть с наружной стороны частокола.
Геральт доел, отодвинул миску и прищурился.
– И что, никто не видел, как чудовище «кишочки» растаскивало вокруг селения?
– Стечение обстоятельств. Мы как раз всех дозорных на бойню согнали – наемников отпугивать. Эти засранцы в тот вечер вздумали подобраться тайком, и нас тут спалить; шайка не меньше сорока человек. В Дыфнянке оставили только внутреннюю охрану, гонца на всякий случай, и комесов этих приезжих, да алхимик, конечно, тоже остался, из него воин как из дерьма дудка, так что здесь он ни в пример полезнее.
– А кто еще из комесов у вас здесь сейчас?
– Помимо целиком нашего коморника, только Драгомир как-его-там, который на днях прибыл к нам из самого Венгерберга. Он над остальными приезжими комесами и начальствовал – последняя ихняя инстанция. Вот он с королем нашим, Демавендом, говорить и будет, и бумаги предоставлять. Они ему все отчитываться должны были, да не все успели. Хорошо, что Альдергар бумаги вел – по ним все понятно. Драгомир этот обещался в скорости закончить их дело сам. Только мы струхнули, признаюсь, а что, коли и его сожрут? Мы тут вообще застрянем в том же положении, в каком и сейчас – то есть раком, – со значением добавил он, и как бы подтвердил свои слова кивком головы. – Мы когда сюда прибыли, нас сотня была, а теперь шестьдесят человек, с учетом пополнения раз в полгода новыми людьми на места убитых. Из тех шестидесяти, что сейчас остались, а ведь только несколько месяцев назад новички приехали, десять калек, которых мы всё лечим-лечим и никак это не закончится. Алхимик наш всё говорит, что рано им еще драться.
– А сколько лечите-то? – вдруг поинтересовался Лютик, который уже давно поел, и теперь прикладывался исключительно к вину, явственно расслабляясь всё больше после каждого бокала.
– Да уже два дня. Это ж они после той последней стычки, когда Альдергара чудовище уделало.
– Два дня? И это долго? – Удивился Лютик.
– Ты, милсдарь бард, не то бы сказал, ежели, как и мы тут, только и ждал бы повторной подлости каэдвенских наемников, которые, надо сказать, чтобы нас из себя окончательно вывести, заявляют, будто они де простые люди, которые хотят жить на свободной, в общем-то, земле. На свободной! Паскуды! – И солтыс, впервые за весь разговор проявивший голосом хоть какие-то эмоции, снова сплюнул на пол.
– Нам бы с алхимиком поговорить, если еще не поздно, – сказал Геральт. Уже и в самом деле было поздно, и он это понимал, но у него накопились вопросы, которые солтысу, было очевидно, задавать бесполезно.
– А чего ж не поговорить. Он у нас и по ночам работает. Вообще надо сказать, что преимущественно по ночам.
– Вот спасибо, – облегченно сказал ведьмак и встал из-за стола. – У меня на сегодня осталось к тебе, милсдарь солтыс, всего несколько вопросов. Алхимик часто за частокол выходит? Один?
– Когда как – когда один, когда со стражниками, если они предложат, только они не всегда предлагают – им тоже не улыбается ходить да смотреть, как он травки собирает. Для этого он и выходит, один-два раза в неделю как пить дать.
– И еще один вопрос. Где нам с другом ночевать?
– Коморник наш, хозяйственник, уже определил вам комнаты в одном из домов, которые как раз освободились после двух последних смертей комесов. Дома эти не общие, потому там не в пример чище, чем в тех, где солдаты и стражники живут.
– Чудесно, – иронично прокомментировал из-за стола Лютик. Солтыс, казалось, на это не обратил никакого внимания.
– Коморник как раз впритык к алхимику живет, я его предупрежу, что вы зайдете. А вы на обратном пути к нему постучите – он вас до ваших комнат проводит. Вещи ваши уже там вас дожидаться будут, а пока здесь их можете оставить. И о лошадях не беспокойтесь – конюшня у нас имеется и конюх опытный малый. А к алхимику я вас провожу, потому как меня он не прогонит.
– А может и прогнать? – поинтересовался Лютик, вставая и закидывая лютню, с которой не расставался, за спину, придерживая спереди за ремешок.
– Может, еще как может – он же ученый. Очень не любит, когда ему работать мешают, даром что всерьез и мухи не обидит.
– Ну, добро, милсдарь Горалик, – Геральт поправил за спиной меч, – тогда веди нас к алхимику.
3.
Было очевидно, что поздним гостям алхимик не рад, но, завидев в дверях солтыса, он сдержался и не погнал незнакомцев обратно туда, откуда пришли, а то и еще подальше. Горалик немедля представил их, и ученый, которого, как выяснилось, звали Брислином из Кринфрида, моментально сменил гнев на милость, попросив гостей в дом. Солтыс улыбнулся Геральту, мол «а что я говорил?», и со словами «я лишь проводил наших гостей, а теперь возвращаюсь к себе, бывай» удалился.
Алхимик выглядел, по мнению Геральта, довольно странным, но он сразу не смог определить для себя, почему. Одежда ученого хоть и выглядела своеобразно, все же не могла считаться сколько-нибудь странной человеку, который видел за свою жизнь хоть одного поглощенного в свою работу алхимика. Геральт же их видел множество. А вот внешность ученого заставила ведьмака присмотреться к нему повнимательнее.
Темные с проседью волнистые и довольно спутанные волосы были собраны сзади в хвост и подвязаны ничем иным как замызганным и не вполне сухим бинтом, который был завязан на длинный бант, подобно ленте. Длинные хвосты этого специфичного банта свисали ниже самих волос, практически касаясь концами основания спины ученого. Несколько прядей из хвоста выбились, и алхимик то рассеянно заправлял их за уши, то сдувал с лица.
Он был сухопарым и довольно высоким человеком лет примерно сорока, и на вид очень энергичным, суетливым и дерганным. На его бледном лице с тонкими выразительными чертами, на высоких острых скулах, то и дело вспыхивал возбужденный румянец, а синие глубокие глаза смотрели умно, пронзительно и почти исступленно. У Геральта создалось впечатление, что ученый постоянно находится в каком-то поиске, и даже когда что-либо говорит, постоянно думает о чем-то своем, важном для него, и что мысли эти его совершенно не успокаивают. Все лицо его было чрезвычайно подвижно, но в точеных, острых чертах помимо очевидного отсутствия покоя, не было ни радости, ни особенной доброты.
Первым делом, алхимик предложил друзьям сесть, поспешно смахнув всякий хлам с единственной свободной скамьи в комнате, служившей и рабочим кабинетом, и приемной.
– Милсдарь Брислин, меня попросил явиться сюда войт Хагги. Вчера вечером он получил с вашим гонцом известие о тех загадочных убийствах, которые здесь происходят, – сказал Геральт, сев на предложенное место. Брислин, присевший напротив, на стул стоящий перед письменным столом, в ответ на его слова лишь кивнул, глядя своими пронзительными глазами в лицо Геральту, и почти не моргая.
– Я бы хотел узнать, это вы осматривали тела убитых?
– Да, я. Но не все тела. Первого похоронили без осмотра. Тогда еще никто не думал об убийствах. Все посчитали, что это работа гулей. А вот со вторым убийством Горалик решил перестраховаться. Ему приходилось отчитываться перед начальником комесов и писать отчет за своей подписью. Отчет полагалось отправлять напрямик в Венгерберг. – Говорил алхимик короткими и как бы рваными, нервными фразами, между которыми непременно делал краткую паузу. Геральт обратил внимание на его руки – они постоянно находились в движении, как и сам алхимик. Он успел за столь короткое время два раза встать и сесть, вскакивая, чтобы пройтись по комнате, или чтобы схватить со стола пергамент и что-то на нем нацарапать, пояснив при этом с извиняющейся застенчивой улыбкой, что только что он завершил формулу, над которой работал до того, как они пришли. Было удивительно, что при такой неугомонности он излагал свои мысли и отвечал на вопросы четко и кратко.
– О чем говорил осмотр обоих тел? Между характером ран была хоть какая-то разница?
– Нет, разницы никакой не было. Осмотр показал, что эти люди были сначала сбиты с ног, потом умерщвлены. С помощью чрезвычайно сильного токсина. Токсин этот за несколько минут вызывает полную парализацию тела, затем атрофию внутренних органов и остановку сердца. Человек умирает страшно и мучительно, но быстро. После чего тела были буквально вскрыты, по всей очевидности острыми, слабо изогнутыми когтями не без помощи зубов. Местами изъедены. Следы инородного трупного яда на тканях показали, что работал трупоед, скорее всего гуль или его разновидность.
– Кхм, только вот гули, как и его разновидности, не впрыскивают в тело человека токсины, – заметил Геральт. – Я бы хотел осмотреть тело последнего убитого. Это возможно?
– Да. Его еще не похоронили. Я был занят с ранеными. Как раз сегодня ночью хотел взять для анализа трупный яд с тела. Завтра он будет похоронен. Осмотреть можете сейчас. Оно в моей лаборатории. – Во время разговора алхимик практически никакого внимания не обращал на Лютика, как будто того и вовсе не было в комнате, он говорил с одним Геральтом, и каждый раз, когда его беспокойный взгляд останавливался на ведьмаке, он становился слегка удивленным, но при этом испытывающим и внимательным. Тем временем, бард впервые за весь разговор подал голос, и ученый медленно и как бы нехотя перевел на него взгляд, почти одновременно с Геральтом:
– Геральт, милсдарь ученый, я, пожалуй, отправлюсь к себе в комнату. Не думаю, что мне стоит смотреть на растерзанное тело, – заметив легкую усмешку в глазах ведьмака, он поспешно добавил: – Ведь мне еще нужно подобрать кое-какие рифмы в моей новой балладе.
4.
В подземной лаборатории Брислина было холодно и при этом довольно душно. Труп лежал на столе ничем не накрытый. Стены лаборатории были увешаны полками, забитыми банками и бутылками, бумагами, перьями и баночками с чернилами, пучками трав и всевозможными инструментами. Все это попадалось и вне полок: на столе с трупом, на единственном стуле, небольшом столике в углу, и даже на полу. Геральт склонился над трупом, надев перчатки. Непродолжительное время он работал в молчании, сосредоточенно изучая те из следов и отметин на теле убитого, которые, на его взгляд, бросались в глаза своей неочевидностью. Но вдруг тишину прервал глухой, уверенный и спокойный голос.
– Милсдарь ведьмак очень опытный в такого рода случаях. Ты легендарный Белый Волк, мясник из Блавикена. Я прав? – Это без сомнения говорил алхимик, но голос его невозможно было узнать. Его тон, манера речи невероятным образом изменились. Геральт поднял глаза. Брислин стоял прямо, немного вздернув подбородок. Куда делись привычка убирать за ухо свисающую прядь волос, манера говорить отрывисто, подвижность лица, нервные движения рук, неистовость и беспокойство взгляда? Все это как будто слетело, и перед Геральтом стоял совсем другой человек – человек серьезный, потертый жизнью и сильный, человек, знающий ответ на тот вопрос, который постоянно, казалось, мучил того беспокойного алхимика.
– Да. Меня и моего друга представил вам солтыс Горалик, как только мы вошли.
– Я не об этом. Там наверху тебе было легко говорить с алхимиком Брислином, задавать ему вопросы, получать ответы. Ты не первый раз занимался подобными вещами, а Брислин не первый раз давал отчеты.
– Я не совсем понимаю, к чему ты клонишь, Брислин из Кринфрида, – Геральт тоже перешел на «ты». Он выпрямился, оставив труп в покое, и стоял теперь против ученого, тон которого ему не то чтобы не понравился, но удивил, хотя ведьмак не без основания считал, что способность удивляться покинула его давным-давно. Слишком уж тон Брислина отличался от того, к какому прибегал алхимик, когда они сидели втроем там, наверху, в его доме.
– Я говорю о том, что тебе легче разговаривать с тем, кто потерял все, остался без смысла и цели. С тем, кто цепляется за надежду снова обрести все это, и погружен в свои труды, ставшие по большому счету никому не нужными. Ты тоже цепляешься, и точно так же не видишь в этом никакого смысла, а цель стала для тебя чем-то вроде призрака, который появляется в полночь, но непременно исчезает к полудню.
– Я здесь, милсдарь ученый, чтобы делать свое дело. Чье-то копание в моей жизни не входило в мои планы.
Алхимик мягко и беззвучно засмеялся после этих слов.
– А вот говорить с тем, кто не утратил ни смысла, ни цели, кто следует своему предназначению, ясному ему так же, как то, что Мархия так и останется ничейной территорией, пока ее не завоюет какая-нибудь третья сторона, – тебе неприятно. И так было не всегда, Геральт из Ривии, выученик известного ведьмака Весемира из Каэр Морхена.
– Если бы мы были знакомы, я бы помнил, – сухо отозвался Геральт, которому происходящее нравилось все меньше и меньше.
– Не обязательно быть знакомыми, чтобы быть братьями.
– О чем ты? У меня заканчивается терпение, Брислин, и лучше либо прекратить этот разговор, и я продолжу заниматься своим делом, либо напрямую сказать то, что ты хочешь сказать и, опять же, дать мне закончить дело.
– Жаль, если я неприятен тебе. Но что может быть естественнее для тебя, чем эта неприязнь? – задумчиво проговорил алхимик. – Продолжай работать, извини, что я отвлек тебя. – Брислин уже шагнул на ступени, чтобы подняться и выйти, когда Геральт остановил его.
– Мне может понадобиться твоя помощь. Возможно, возникнут вопросы, на которые ты можешь ответить, как ученый.
– Но что я смогу ответить? Ведь это ко мне имеет такое же отношение, как к тебе.
– Не нужно философствовать. Я говорю о деле. Ведь это ты осматривал предыдущее тело, и ты лучше меня разбираешься в веществах.
– Лучше? Не думаю. Ты более опытный, чем я. А в алхимии я понимаю примерно то, что не стоит подогревать спирт, если не хочешь, чтобы он потерял свои свойства.
Геральт в недоумении и в полном молчании смотрел, как уходит ученый, как тот решительно прикрывает за собой дверь, на которой не было замка.
5.
– Ну что, Геральт? Я не ложился, ждал тебя, чтобы обсудить дела! Пока вы разговаривали с солтысом да с тем алхимиком – я наблюдал, сопоставлял факты! – Жизнерадостное возбуждение Лютика настолько контрастировало с состоянием самого ведьмака, что он даже остановился на полпути к кровати, в которую хотел просто упасть и заснуть.
– Лютик, ты не устал? – наконец выговорил он, не имея никакого желания вести сейчас беседы, еще и стараться похерить дурацкую идею барда практиковать приемы какого-то сыщика.
– Геральт, дружище, я вижу, что устал ты. Я же полон сил, хотя после разговора с удовольствием пойду к себе и вздремну.
– Сейчас не будет никакого разговора. Я действительно устал, и завтра предстоит нелегкий день.
Лютик разочарованно поджал губу.
– Ну, ты хоть скажи, какие выводы напрашиваются у тебя после осмотра трупа? И все. Я тогда готов буду терпеть до завтра.
– Напрашивается вывод пойти завтра к солтысу и задать ему несколько вопросов о Брислине из Кринфрида.
– Об алхимике? – удивленно поинтересовался бард и тут же бросил, не дожидаясь ответа: – Чего о нем спрашивать? У бедняги больна душа. Я совершенно уверен, что он честно делает свое дело. Ты же его не подозреваешь?
– Больна душа? Что ты имеешь в виду?
– Только то, что сказал. По-моему это заметно, даже элементарно, эх, нравится мне это слово! Разве нет?
– Говори толком, Лютик. У меня сейчас совершенно нет желания отвечать на риторические вопросы.
– Но я же сказал. Больна душа. Я встречал таких. Был у нас в Оксенфурте профессор истории, светлого ума человек. Но когда умерла его горячо любимая жена, он этим умом и двинулся. Ходил и разговаривал с ней. Когда это дошло до того, что он стал ожидать от нее второго ребенка, а у них, надо сказать, был когда-то ребенок, да умер в раннем детстве, – профессора отослали в принудительное лечение на воды в Назаир. Больше мы его никогда не видели.
– Алхимик вроде бы ни с кем кроме нас не разговаривал.
– Кроме тебя. Я бы сказал. Меня он вообще не замечал. Геральт, ты же не хочешь сказать, что вообще не обратил на все это внимания?
– Почему ты считаешь, что я могу его подозревать? – Вопрос Лютика Геральт оставил без объяснений, для него ответ был очевиден, но давать барду повод возомнить себя сыщиком ему не хотелось.
– Да не знаю. Просто подумал, что из-за его странности, да еще из-за того, что ты сказал про токсины. Так у тебя есть предположение, кто это мог быть, если не гуль? Кто использует токсины?
– Многие инсектоиды выделяют опасные токсины, но инсектоиды не оставляют на жертве трупный яд. Давай завтра, Лютик.
– Ладно, – со вздохом сказал бард, – до завтра тогда. – И, взяв с табурета свою лютню, вышел за дверь.
Геральт, хоть и чувствовал себя так, будто пробежал добрые полсотни стае, заснуть смог далеко не сразу.
6.
Утром Геральт позавтракал в общинной столовой, где еду каждому воину выдавал дядька Зычек, как его все здесь звали – тучный местный коморник с добродушным лицом, охотно работавший по совместительству поваром. После завтрака ведьмак тут же отправился искать солтыса. Горалик нашелся возле ворот – он как раз закончил построение, по-видимому, ежедневное, и сейчас отдавал приказы относительно того, кто будет караулить на воротах и вышках на следующий день. Ведьмак подождал, пока он закончит, и обратился с предложением переговорить.
– Ну давай, милсдарь, пройдемся, ноги разомнем. Вот так по кругу пройдем. Я заодно проверю, как мои ребята – забегали или мух ловят.
– Я по поводу алхимика. И хотел бы, чтобы этот разговор, по крайней мере, до поры до времени, остался между нами.
– А что, ты его, никак, подозреваешь в чем?
– Будем считать пока, что это ради интереса.
– Понимаю. Спрашивай, ведьмак.
– Как он у вас появился?
– Мы тут уже несколько месяцев к тому времени были, все просили из города какого-нито лекаря прислать, но лекари в эту дыру не находились. А потом как-то вдруг пришел Брислин из Кринфрида, так пехом и дошел. И шел видать долго. Я, говорит, в Хагге квартировал, да и узнал, что здесь человек требуется в лекарском деле знающий. Войт мне, говорит, плату положил, так что с вами теперь буду. Вот с тех пор и живет с нами, и надо сказать, очень помогает. Нам без лекаря тяжко приходилось.
– Оно и понятно, – сказал Геральт. – А кто он, откуда?
– Ну, надо думать из Кринфрида, это как бы и понятно, – Солтыс уставился на ведьмака с недоумением.
– Я говорю о том, известно ли что-нибудь о его жизни?
– Знаю, что он у себя на родине жену имел, дом и был уважаемым алхимиком. Всё на сборища себе подобных ездил, идеи выдвигал и, как я слышал, кое-какие работы ему приносили неплохой доход. А потом раз, и закончилось все. Какой-то комес на него зуб точить стал, мол де, работы его слишком опасные, а лекарства леченью во вред. Может, случалось что, раз такой разговор пошел. И через какое-то время прикрыли его практику, да еще и вроде грамоты какие-то забрали. А жена ученого нашего опосля этого с комесом каким-то стакнулась и ушла от него. Говорит, мол, ты вот все про идеи свои да про науку мне брешешь, а миром деньги правят и мозги, которые на то стоят, чтобы жить в достатке и таких дураков как ты на поводке держать. Курва была, как пить дать. Я вот человек неученый, дык и спрос с меня такой же. Чего я умею? Жрать, за порядком приглядывать да воевать. А он людей спасает, лекарства всякие делает. Я мальчишкой был, так всегда хотел грамоте и наукам обучаться. За что отец мой, кмет, крапивой меня и отхаживал. Мой удел маленький.
Они медленно шли вдоль частокола, и Геральт заметил, что солтыс не забывал действительно поглядывать на вышки и приглядываться, кто из людей чем занят.
– А откуда ты, милсдарь солтыс, обо всем этом слышал? – наконец спросил он, после довольно длительного молчания.
– Дык, за столько времени потихоньку он сам мне все и рассказал. Здесь-то отшельником жить не получилось бы, хотя место вроде и подходящее. Нас тут всего ничего, и до разговора здесь более охочим становишься. Так о чем я? А, ну вот комесов Брислин с той поры на дух не переносит, да и двинулся слегка – дерганный и рассеянный.
– Комесов не переносит?
– Как заварушка с расширением началась и к нам комесы пожаловали, он вообще у себя заперся, и лишний раз из дому не выйдет. Разговаривать с ними напрочь отказывался. Ну, я и не заставлял, знаю же, что есть ему за что их не любить-то. А вот с нашим коморником он нормально ужился. Поначалу не очень отношения-то были, но потом как ближе познакомились – так и, пожалуй, он с ним да со мной только и разговаривает. Может, потому что коморник наш не столько комес, сколько купец. Коморником он заделался, когда все, что имел, в покер продул. Азартный как черт. Так вот, он себе положил от сей привычки избавиться и подальше от искушения сюда и подался. Язык у него хорошо подвешен, и хватка – как у того волка, так что коморником его войт Хагги быстро приставил. Нате, говорит, не прогадаете и голодными не будете.
– Понятно. А трупы комесов алхимик не отказывался осматривать?
– А чего с трупами-то враждовать? Труп он и есть труп, уже и не комес, и не кто там еще – после смерти чины не имеют никакого значения.
– Спасибо, Горалик. Ты мне помог. Сейчас пойду место убийство осматривать, попробуем решить вашу проблему.
– Уж в долгу не останемся. А куда идти то? Ворота вот они, мы к ним как раз опять и вышли.
– Нет, у ворот все затоптали давно. К реке пойду, и на то место неподалеку от кладбища. Мне б кого-то, кто проводить и показать мог, кто знает, где тела лежали.
– Понял. Сейчас пришлю двоих. Это те, кого я отряжал искать.
– Я их не задержу. Покажут и смогут быть свободны.
– Будет сделано. О, кажется твой друг проснулся. Ну, пошел я.
– Добро.
Из-за сарая для хранения оружия, возле которого был расположен большой и довольно высокий колодец, действительно показалась сначала знакомая ведьмаку шапочка с пером, а потом и сам Лютик, имевший, как всегда по утрам, вид обиженного на жизнь человека.
– Геральт! Ты давно встал? Выведывал что-то? Мог бы и разбудить.
– Не охота было рисковать быть обматеренным в рифмованном виде, – ответил ведьмак.
– Очень смешно, – осуждающе проговорил бард. – Учти, я в таком случае буду мучить тебя расспросами.
– Я не думаю, что твой Тригард, или как там его, спит чуть ли не до обеда, а потом бегает и у всех расспрашивает, ничего ли он не пропустил.
– Тригольд, а не Тригард. И да, в этом есть незначительное отличие сыщика от поэта, а поэта от сыщика. Я не могу подниматься с зарей, потому как не могу ложиться с закатом. Я тесно связан с музой, а у нее чаще всего настроение есть вечером, во время, когда томные вздохи естественней улыбок, и абсолютно отсутствует ранним утром.
– Балаболка ты, Лютик. Столько слов, а ответ всего лишь в том, что ты, в отличие от сыщика, – бабник, лентяй и любитель поспать.
Лютик сделал вид, что не слушает, начав перебирать пальцами струны лютни и смотреть куда-то в небо.
– Вон идут провожатые. Я сейчас схожу за Плотвой и поеду, осмотрюсь. Раз ты занят – я могу только порадоваться. Будь добр, не выходи за частокол.
– Что? – Лютик тут же перестал прикидываться глухим. – Ну уж нет! Я с тобой. Геральт, говорю сразу – тебе меня не удержать. И, между прочим, мы с тобой еще не поговорили о вчерашнем.
– Я так и думал. Ладно, если тебе хочется – можешь идти со мной. Но обещай не мешать.
– А я разве когда-нибудь тебе мешал? – с искренним удивлением спросил бард. Геральт вздохнул и промолчал.
7.
У реки стражники, показав нужное место, отдалились и по такому случаю начали мыть коней и мыться сами. Геральт осмотрел участок, покрытый буйными травами и ничем не отличающийся от остальной части берега.
– Ну что, Геральт? Есть улики? – До этого Лютик сам несколько раз порывался высматривать, но ведьмак ему запретил, сказав, что тот своей неосторожностью сведет на нет все старания. Поэтому сейчас бард лишь ходил вокруг друга, и то и дело спрашивал, не нашел ли он чего-нибудь стоящего.
– Если что-то и было, то явно смыло дождем, который с того времени, очевидно, хоть раз, но пошел. Думаю, в том, что касается непосредственных фактов, нам больше поможет второе место, то, что недалеко от кладбища. А здесь мне интересно другое.
– Что? – живо поинтересовался бард.
– Алхимик сказал, что предполагаемое чудовище убивало человека с помощью токсина. Заметь, Лютик, не парализовало с помощью него, а именно убивало. Человек умирал не сразу, а чудовище, выходит, что делало? Стояло и ждало, пока он помрет? Да и парализует этот токсин, по словам того же алхимика, через несколько минут. О чем это говорит?
– Сейчас, не торопись, Геральт. Я не могу так быстро соображать, как ты задаешь вопросы. – Лютик стоял, смешно сморщив лицо, сосредоточенный и серьезный, правой рукой потирая подбородок. – Это говорит о том, что человек мог и убежать, или хотя бы отбежать.
– Правильно. А это о чем говорит?
– Э-э… Ну может то, что человек непременно это и пытался сделать? – неуверенно сказал бард.
– Да. Это значит, что если человек был в сознании, то он вполне мог убежать, или попытаться сделать это. А следовательно, умереть не там, где на него напали.
– В точку, Геральт! Я как раз об этом и подумал. Это же элементарная логика! Слушай, если здесь нашли тело, то где, как ты думаешь, на него могли напасть?
– Точно не на кладбище, до которого нам отсюда и ехать-то не близко. Я спрашивал у этих ребят, – он указал рукой на плескавшихся и о чем-то разговаривающих провожатых, – здесь поблизости нет никаких пещер. И лесов тоже поблизости нет, Лютик.
– Так-так. Будем рассуждать логически, – Лютик явно вошел в роль, польщенный тем, что Геральт как будто посвящал его в свою работу. – Если кладбище далеко, массовых захоронений здесь тоже нет, как и пещер и лесов – значит, чудовище либо вылезло из-под земли, либо спустилось с воздуха.
– Либо, Лютик, что еще более вероятно – шло по земле.
– Почему это более вероятно?
– Потому что за твоей левой рукой, вон там, поодаль – указал он, когда Лютик попытался, не сходя с места, найти взглядом точку, которую имел в виду ведьмак, – я вижу интересный след.
– Я не вижу, Геральт. То есть, тут трава не такая густая, потому что дальше от реки, но… о, черт! Действительно как след. Только разве это не след босой ноги? Похож.
– Вот именно.
– Ничего не понимаю, Геральт. След могли оставить эти стражники, что с нами – они разделись, перед тем как в воду лезть.
– Включи свою хваленую логику, Лютик. Они где это делали? Сюда никто из них не подходил.
– Ну и что это значит? Это может быть след убитого.
– Может быть. Сейчас и спросим.
– У кого? – не сообразил бард.
Но Геральт уже решительно пошел к реке, туда, где купались двое стражников.
– Вы когда тело нашли, на нем одежда была? – спросил ведьмак.
Стражники явно не ожидали такого вопроса и мгновенье одурело смотрели в ответ. Наконец один из них подал голос:
– Да, та, что не изодрана была – оставалась. Так, ошметки.
– А сапоги на нем были?
– Вот не припомню… – задумался стражник.
– А я помню! – откликнулся второй. – Я ж его за ноги-то и тащил. Ты-то за руки держал. Были на нем сапоги, милсдарь.
– Ясно. Вы из воды вылезайте. Обсушитесь, и поедем обратно. Второе место, то, что возле кладбища, покажете и можете в Дыфнянку возвращаться.
Когда Геральт с Лютиком отошли, бард заговорил первым.
– И что же это получается? Выходит, это человек?
– Не знаю, Лютик. Может этот след не имеет отношения к делу, мало ли кто его оставил. Может кто-то, кто так же, как и эти, приехал сюда искупаться. А может и имеет. Но это все, что мы можем здесь узнать.
– А может, все-таки из-под земли или с воздуха? – с надеждой спросил поэт.
– С воздуха исключено. А из-под земли… Сколопендроморф не стал бы выжидать, пока человек убежит, или сам умрет. И токсин у него не такой сильный, чтобы убить. Не говоря уже о том, что сколопендроморф не оставляет трупный яд, он не питается трупами. А гули не закапываются вдалеке от места пропитания, поэтому здесь им делать нечего.
– Так у тебя уже есть какие-нибудь предположения?
– Когда я осматривал тело, – медленно начал Геральт, не видящим взглядом смотря на стражников, которые обтирались, стоя на берегу возле лошадей, – я видел отчетливый след зубов, но это не был след зубов гуля. У гулей острые источившиеся от частого обгладывания костей, зубы. Там же был след зубов, которые не смогли бы разорвать плоть, разве что отгрызая кожу маленькими кусками. Это был след от человеческих зубов, Лютик.
Бард смотрел на Геральта широко раскрытыми от ужаса глазами. Ведьмак продолжал.
– И токсин… Ни одно из известных мне чудовищ не использует токсин, чтобы убить жертву. Обездвижить, обессилить – да. Но не чтобы подождать, пока та умрет. Что-то здесь не сходится, дружище. Я надеюсь, что осмотр второго места даст мне больше фактов.
– Геральт, ты знаешь, я тебе все хотел сказать. Я вчера наблюдал за солтысом и за алхимиком. Внимательно подмечал детали, слова.
– Так вот почему ты большей частью молчал, Лютик? – ухмыльнулся ведьмак. – Тебе на пользу игра в сыщика.
– Да ну тебя, Геральт. Я, между прочим, помочь хочу.
– Ладно, ладно, говори, что подметил.
– Ну, с солтысом ничего интересного. Я, по правде сказать, это сразу понял, хотя и пытался ничего не упускать. А вот алхимик…
– Он же у тебя вне подозрений! – вставил Геральт.
– Да, но в свете открывшихся фактов… Я видел, что он нацарапал на пергаменте. Помнишь, когда он в очередной раз вскочил и схватил лист со стола?
– И что же он там написал? Я заметил только цифры и какие-то термины.
– Ты очень наблюдательный, Геральт, но не так хорошо образован как я.
– Мило, – откликнулся ведьмак и хмыкнул.
– Он нацарапал формулу и пометил ее словом «антидот» и знаком вопроса.
– Это я заметил. Но мало ли к чему это может быть.
– Ты не понимаешь, Геральт. Формула, которая была написана над вычислениями этого «антидота» и из которой он выводил столбцы – это формула сильнейшего яда. Я не знаю, как он называется, и не уверен в том, как он действует. Но это яд, я уверен.
– Лютик, ты меня поражаешь. Откуда тебе это известно?
– Помнишь, я говорил, что Тригольд еще и алхимик? Так вот, в одном из своих дел он упоминал эту формулу. Я как-то хорошо проводил время с дочкой одного префекта, и она, узнав о моем интересе к Тригольду, сделала мне приятное – дала почитать отчет, хранящийся у ее отца, об одном деле, которое сыщик раскрыл в этом городе. Ты ведь знаешь мою увлекающуюся натуру. А так как я действительно обращаю внимание на детали, что бы ты там ни говорил, я обратил внимание на формулу яда, которую он привел. Тригольд отметил, что это смертельный токсин, открытый совсем недавно, и что он еще исследуется. А убийцей оказался какой-то кмет, который отвалил в городе за этот яд все свои наличные, потому что был уверен, что такое средство не обнаружат. Кмет узнал о существовании такого яда, естественно, не без помощи темных личностей, но это уже неважно. В любом случае, Тригольд ему показал, что значит сила знаний! – торжественно завершил поэт свой рассказ.
– Ты действительно молодец, Лютик, – ответил порядком ошеломленный Геральт. Бард тут же напыжился от гордости. – Так значит токсин… Впрочем, это ничего не доказывает. Но наблюдение это важное. Сегодня я снова навещу нашего знакомого алхимика.
– Мы навестим.
– Нет, Лютик. Когда ты ушел вчера, Брислин вдруг заговорил со мной совсем иначе, чем говорил, когда мы были втроем.
– Так он ведь не совсем в себе.
– Так или иначе, но я бы хотел выяснить этот момент лучше.
– Я понимаю. Раз так нужно для дела… – без энтузиазма проговорил бард.
– Пошли, наши провожатые заждались, – ведьмак показал рукой на двух стражников, которые уже откровенно маялись бездельем, прохаживаясь возле лошадей.
8.
Местность за кладбищем, которую указали проводники, была практически пустынной по сравнению с густо-зеленым речным берегом, – трава там почти не росла, но имелись небольшие кустарники. Стражники ускакали по направлению к частоколу, обратно в Дыфнянку, а Геральт спрыгнул с коня и тут же начал осматриваться. Лютик не преминул сделать то же самое.
– Так, здесь уже лучше, – почти сразу сказал ведьмак. – Смотри, здесь снова следы сапог, судя по тому, как они расположены и куда ведут – это следы стражников, которые уносили тело. А вот это следы совсем других сапог – вероятнее всего, следы комеса.
– А это что, Геральт? – Лютик указал пальцем на два небольших углубления, от которых чуть поодаль, параллельно им, имелись многочисленные мелкие ямки.
– Это, скорее всего, следы убийцы, который стоял на коленях и делал свое дело – вот эти углубления следы от коленей, а вот эти маленькие – от пальцев на ногах. Вот тут лежало тело,– он показал рукой на место перед следами от коленей убийцы.
Геральт встал и прошелся вокруг. Возле одного из кустов он остановился.
– Смотри, видишь этот камень, – Геральт поднял с земли возле найденных следов небольшой заостренный с одного конца камень, весь острый край которого был бурым, и протянул камень Лютику. Бард взглянул.
– Камень как камень, здесь таких полно.
– Приглядись. Ты же, кажется, хотел развивать в себе навыки сыщика.
– Ты хочешь сказать, что на нем кровь?
– Да, именно это я и хочу сказать. А теперь воспользуемся методом твоего сыщика. Кстати, я в своей работе всегда именно так и делал, и слыхом не слыхивая ни о каком Тригольде, которого, возможно, еще и на свете не было, когда я впервые на тракт вышел.
– Поверю тебе на слово. Так, что там насчет метода? У меня уже напрашиваются рифмы!
– Лютик, поэт из тебя, извини, гораздо лучше сыщика. И все-таки, как бы ты меня не пытался уверять, это два совершенно разных дела. Рифмы у него напрашиваются, – Геральт хмыкнул.
– Ладно, я прощаю тебя, тем более, что поэт из меня действительно превосходный.
Геральт в ответ на это заявление лишь повел глазами и продолжил:
– Что может сказать мне этот камень и эти следы? Во-первых, ни гули, ни другие известные мне чудовища не пользуются сподручными средствами, и уж тем более не изготавливают себе оружие, а этот камень был заточен. Специально заточен. Во-вторых, чтобы заточить такой крепкий камень требуется инструмент. Ну, а в-третьих, следы зубов, которые я видел на теле последнего убитого. Я не беру в расчет след от босой ноги там, возле реки, потому что он мог быть оставлен и кем-то другим. И даже не буду упоминать то, что были убиты именно комесы, а не воины. Но уже на данном этапе я могу совершенно точно сказать, что убийства совершило не чудовище. Только я не знаю пока, какой человек мог бы совершить их – раскромсать себе подобного, сожрать его еще теплые внутренности и объесть плоть, – это не просто проткнуть ножом. И о мотиве мне тоже ничего не известно. Если это были каэдвенцы, которые таким образом пытались помешать своим негласным противникам, то все равно неясно, зачем нужно было объедать труп. И еще трупный яд и токсин. Хотя токсин приводит меня к мысли об алхимике. Трупный яд тоже мог быть у него. Я все равно собирался с ним поговорить, так что…
– Геральт, но если это он – это ужасно! Как может человек такое совершить? Тем более человек такого ума.
– Я видел неглупых людей, которые ради выгоды буквально сожрали бы и собственную мать. С другой стороны, какая могла быть выгода тому же алхимику – я не могу представить. Разве что месть.
– Месть?
– Солтыс рассказал мне, что наш алхимик ненавидит комесов. Когда-то один из них разорил его и подорвал репутацию, а другой увел жену.
– Да уж, везунчик. Но это определенно могло быть мотивом.
– Только пока не будем мотив подгонять под собственные выводы. Поехали, нам здесь больше нечего делать. В Дыфнинке пообедаем, и я пойду к алхимику.
– Я знаешь о чем подумал? – сказал бард, когда они уже подъезжали к воротам. – А вдруг, если это действительно алхимик, а не чудовище, то тебе не заплатят.
– Заплатят, Лютик, непременно заплатят. Я не стану говорить, кто это и потребую плату за имя и доказательства. Если им дорога жизнь последнего живого комеса – заплатят. Но, по правде сказать, будет совсем паршиво, если такой, в общем-то, неплохой человек как Гералик, на деле окажется жадной гнидой.
9.
После обеда Геральт тут же поднялся и пошел к алхимику, который, как он уже выяснил, никогда не ел со всеми – добродушный коморник приносил ему еду домой. Возле выхода из столовой он остановился, улыбнувшись: насытившийся Лютик принялся развлекать всех своими шутливыми песенками – он был, к счастью, неисправим. Хотя, почувствовав на себе взгляд, поэт поднял глаза на ведьмака и со значением кивнул ему – иди, мол, делай дело.
И Геральт пошел.
Возле двери ученого он остановился, прислушавшись – за ней слышалось бормотание. Брислин бубнил, рассуждая вслух о каких-то алхимических понятиях, формулах и тому подобном. Геральт постучал и, услышав приглашение, зашел в ту самую комнату, в которой накануне вечером познакомился с этим странным человеком.
– А-а, это вы, милсдарь ведьмак! – радушно воскликнул он. – Ни следа того серьезного и зловещего человека, каким он был в подвале и каким его последний раз видел Геральт.
– Добрый день, мэтр Брислин.
– Присаживайтесь, – алхимик указал рукой на ту самую скамью, на которой они с Лютиком сидели накануне. – А я тут, думается, понял, как вчерашнюю формулу усовершенствовать. Такая радость! Несколько лет работы.
– Я, по правде сказать, по делу пришел. У меня есть некоторые вопросы. Надеюсь, вы мне поможете их прояснить.
– Да-да, конечно. Какие у вас вопросы?
– Кстати, по поводу той формулы. Могу поинтересоваться, над чем трудитесь?
– О! Вы интересуетесь алхимией?
– Да, немного интересуюсь. В моем деле важны некоторые познания.
– Слышал, слышал – ведьмачьи эликсиры?
– Да, я о них.
– Я специализируюсь на так называемых животных ядах. Вот накануне мне удалось все-таки вывести формулу антидота к одному из них, особо опасному. Представьте, что антидотом ему служит яд той же группы!
– Представляю. А вы применяли когда-нибудь яды, на которых специализируетесь, к людям?
Алхимик удивленно уставился на Геральта, при этом веки его стали подрагивать.
– На людях? Нет, зачем же. На мышах пробовал, было такое, – ответ звучал с совершенно искренним недоумением. Ведьмак встал и, пройдясь по комнате, повел разговор в другом русле.
– Вчера между нами произошел довольно странный разговор. В вашем подвале, в лаборатории. Помните? – спросил он, рассматривая листы пергамента на столе алхимика. Но ему никто не ответил. Геральт обернулся.
Ученый стоял посреди комнаты, прямой и горделивый, веки его все еще продолжали подрагивать, он смотрел остановившимся взглядом куда-то в пространство.
– Брислин! Вы меня слышали? – громко проговорил Геральт и подошел к алхимику с намерением встряхнуть его, но тот отошел от него на шаг и веки его перестали дрожать. Брислин медленно перевел уже сознательный взгляд на ведьмака. Когда он заговорил, голос его был уже знакомым Геральту своим глухим звучанием и серьезными, уверенными интонациями.
– Ты что-то говорил, Белый Волк?
– Ты, наверное, болен, Брислин. Я задал тебе два вопроса, ты их даже не слышал.
– Я не слушал, – отозвался алхимик.
– Кто ты?
– Я Брислин из Кринфрида. Ведьмак.
Геральт посчитал, что ослышался.
– Ведьмак? Ты?
– Да. Мой отец был ведьмаком, и я ведьмак. Убивать чудовищ мое предназначение. Тебе ли не знать, что это такое?
– Ведьмаки не могут иметь детей, Брислин. Ты не можешь быть сыном ведьмака, – после паузы сказал Геральт, в горле у него отчего-то совершенно пересохло, он прокашлялся.
– Ты ошибаешься, – твердо ответил алхимик. – Но, в конце концов, я понял, что чудовища – это ведьмаки, всего лишь больные ведьмаки.
– О чем ты?
– У нас слишком много общего с ними, но они больны другой болезнью. Мы больны предназначением убивать их, а они больны предназначением пожирать все живое. И мы, и они – лишние в этом мире. И ведьмаки еще менее нужны здесь, чем они, потому что их появление вызвано сопряжением сфер, например, как магия, а причина нашего существования только в том, что существуют они. И больше ни в чем.
– Но ты человек, Брислин, ты не ведьмак.
– «Ты не мутант», ты хотел сказать. Ведьмаки, бывает, слышат это от добросердечных людей. «Ты не мутант, ты человек». Но они просто не понимают, что это. Они считают, что все наше отличие от них – в некоторых внутренних особенностях нашего организма. Они не понимают…
– Что это – груз сознания чуждости, – Геральт хотел сказать это вопросительно, но вопроса не получилось – он невольно просто продолжил мысль своего собеседника, и на душе сделалось паршиво. Ученый посмотрел на него пристально, с пониманием.
– Да, ты знаешь об этом, брат. И это сознание вовсе не от особенностей организма, не от того, что мы придумали его себе. Оно просто существует, как существуют чудовища, плевки нам вслед и слово «мутант». Оно просто есть. Невозможность отдать за кого-то свою жизнь, не потому, что не можешь, а потому, что никому это не нужно. Это просто возьмут, потому что даешь, возьмут твою жизнь при условии, что не придется за нее платить. А ведьмаки – жадные мутанты, которые всегда ожидают свою плату. Но, несмотря на свою жадность, ведьмаки идут на компромиссы, и, учитывая положение людей, они способны делать скидки. Утопец – семьдесят оренов, но можно сговориться и на пятидесяти, тысяча двести оренов за василиска, но если женщины будут реветь, а мужчины выскребут то, что есть, и будет там едва ли восемьсот – можно и за восемьсот, и только за жизнь меньше жизни ведьмаки брать не хотят. Жадные ведьмаки – недолюбленные дети, чуждые этому миру чудовища.
– Ты прав, Брислин. Мало чувств и желаний, мало знать, что способен вывернуть себя наизнанку, нужно нечто большее. Нечто, что сделало бы сознание чуждости меньшим.
Геральт не ожидал, что скажет это, но он хотел сказать. Это казалось ему похожим на то, будто говорил он сам с собой – таким было возникшее взаимопонимание. И мысли, которые не давали ему покоя с того времени, когда он жил с Йеннифер, вдруг обрели форму, перестав быть всего лишь смутными догадками и ощущениями.
– От этого не избавиться, Геральт из Ривии, и меньше оно стать не может. Чем больше ты ищешь что-то, что избавит тебя от груза этого сознания, тем сильнее станет оно давить. Оно живучее, гораздо более жизнеспособное, чем ты или я. Это люди могут искать спасения, а нам важно сознавать свое предназначение, потому что только оно движет нами, и только понимая это, мы можем идти дальше и дальше.
– Как далеко? Зачем?
– Затем, что это наше предназначение. Мы живем, пока живут чудовища. Вот убьем всех – и сами вымрем. Мы самоубийцы со вкусом. Каждый раз, убивая какого-нибудь кокатрикса, ты ощущаешь, как наносишь себе раны? Одним меньше, еще одним, еще, еще... Ты все более не нужен, тебе начинают удивляться, тебя боятся… совсем как тогда, когда ведьмаки только-только появились. И на этот раз это признак вымирания. Все просто возвращается на круги своя. И вот уже люди тычут вслед тебе пальцем не из-за того, что ты в диковинку, а из-за того, что ты теперь им кажешься лишним.
– Ты прав, так и есть. Брислин, но откуда тебе все это известно? Ведь ты не ведьмак. Ты не проходил обучения, у тебя нет мутаций.
– Элементарно, как говорит один известный сыщик, о чьих подвигах я наслышан не меньше, чем о тебе, потому что я – ведьмак. Только кто есть ведьмак? Ты думаешь, что знаешь. Разве ты не слушал меня?
– Я хотел спросить по поводу комесов. Ты не знаешь, что на самом деле с ними случилось? Ты, как ведьмак, должен знать, что не могло быть такого, чтобы их убило чудовище.
Но при упоминании комесов взгляд Брислина на мгновенье расфокусировался, а когда ученый вновь посмотрел на Геральта, тот понял, что перед ним алхимик, не ведьмак.
– Вы о комесах, милсдарь? – спросил он как ни в чем ни бывало, обычным своим чуть нервным тоном. Но было в его глазах что-то, что ведьмаку не понравилось: то ли предчувствие, то ли подозрение.
– Нет. А вы можете что-нибудь сказать о комесах, мэтр?
– Что о них говорить. Если излагать мысли словами Горалика, то могу сказать только, что курвы они. Жадные, лицемерные, двуличные и подлые. Но что поделать, живут же на свете, – вздохнул ученый.
Геральт понял, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут. У него не было сомнений в том, что алхимик Брислин говорил совершенно искренне, так же, как ведьмак Брислин.
10.
Вечером Геральт с бардом были приглашены на ужин к солтысу. Тот выспрашивал о ходе расследований, и ведьмак признался, что каких-либо конкретных выводов пока делать не может. При этом Геральт решил пока не упоминать о раздвоении личности алхимика, которое открылось ему в этот день, тем более что сам он находился в некотором замешательстве – потому что ни алхимик, ни его вторая натура, никак не могли быть убийцей комесов – в этом он не сомневался. В ходе разговора солтыс предложил ведьмаку за дополнительную плату до отъезда разделаться хотя бы с каким-то количеством гулей, обосновавшихся на кладбище. Он выразил всё то неудобство, которое доставляют жителям Дыфнянки трупоеды, с помощью немногочисленных, но красочных эпитетов. Геральт назначил цену в шестьдесят крон за голову, на чем и договорились – видно, солтыс действительно не был жаден. Горалик сказал, что денег у него самого здесь всего ничего, но он даст бумагу за своей подписью и печатью, которую следует передать войту Хагги, обязанному в этом случае расплатиться с ведьмаком. Геральт был предупрежден об этом самим войтом, поэтому дополнительных вопросов относительно оплаты у него не возникло. Чтобы не терять ни времени, ни денег, он решил этой же ночью сделать первую вылазку на территорию кладбища. Лютик, к радости ведьмака, туда с ним напрашиваться не стал.
На кладбище было тихо, как и должно быть на кладбище. Но Геральт знал, что там, где поселились трупоеды, тишина бывает очень обманчивой. Он шел меж могильных бугров, тихо ступая по плохо утоптанной земле, и держал серебряный меч наготове. То и дело оглядываясь, он прошел уже два десятка могил, когда услышал то, что ожидал услышать – тихий звук разрываемой изнутри земли. Он тут же обернулся на звук. Окружающая темнота не была препятствием обостренному эликсиром зрению. Расширенные до предела зрачки смотрели прямо на воронку, появляющуюся в сплошной поверхности земли, неподалеку от крайнего ряда могил, за пределами захоронений.
Геральт застыл в ожидании. Вот показалась безобразная голова, плечи, медленно и тихо выпростались лапы чудовища с длинными, черными, слегка изогнутыми когтями. Гуль выкорчевывался из земли плавно и практически бесшумно. Мертвые глаза его смотрели прямо перед собой, ничего не видя. Гули практически слепы, зато обладают отличными слухом и нюхом. Он вылез, значит, еще в земле услышал шаги живого человека и был голоден. Гуль двинулся по направлению к ведьмаку, безошибочно выбирая кратчайший путь. Геральт ждал, когда чудовище начнет нападать, и можно будет подгадать момент его наибольшей уязвимости. Наконец трупоед прыгнул, намереваясь сбить противника с ног, оглушить. Ведьмак не стал делать знаков, просто отскочил в сторону, и в мгновение, когда чудовище коснулось лапами земли, срубил уродливую голову сильным и точным ударом серебряного меча.
Один из нескольких прихваченных им крюков обрел свой трофей.
А дальше, дальше было новое ожидание и все новая и новая, давно привычная для него и отточенная временем пляска со смертью. Гули не всегда вылезали по одному. Несколько раз Геральту приходилось нелегко, Аард практически не действовал на трупоедов, которых чрезвычайно сложно оглушить, особенно будучи уставшим, и тогда спасал знак Квен. Но чем дальше, тем больше силы его истощались, а гулям, казалось, не было конца. Наконец, подгадав момент очередного затишья, Геральт заполнил оставшиеся крюки трофеями, остальные связал веревками через щеки чудовищ, и со всем этим богатством поспешил с кладбища. Обходя частокол, он услышал крики людей, кто-то звал на помощь, кто-то отчаянно матерился. Ведьмак со всех ног устремился к воротам.
Уже находясь совсем рядом с ними, в свете многочисленных факелов, он увидел сильно хромающего гуля, который, западая на левый бок и чуть не падая, пытался убраться прочь. Гуль, видимо, направлялся обратно в свое логово на кладбище, а потому как раз в ту сторону, с которой бежал сам Геральт, что было удобно. Его голова так и осталась валяться возле частокола – ведьмак не останавливался до самых ворот. Там его встретили двое возбужденных и порядком напуганных стражников, которые не смогли толком ответить ни на один его вопрос. На небольшой площади, которая использовалась обычно для построения, толпились с факелами в руках, наверное, все воины, какие были в селении. Геральту не пришлось долго гадать, что произошло. В толпе он узнал сливового цвета шапочку с пером. Мгновенье спустя к нему на всех парусах через толпу летел Лютик собственной персоной.
– Что тут было, Геральт… Фу! – вскрикнул он, заметив, что висело на поясе на крюках, и было перекинуто через левое плечо ведьмака на веревке. – Черт возьми, Геральт, ну и мерзость. Одно радует – ты неплохо заработал за одну ночь.
– Так что стряслось, Лютик? Я заметил пятна крови возле ворот.
– На того комеса, Драгомира, приезжего из Венгерберга, напал гуль. – Лютик очень старался не смотреть на трофеи друга, вместо этого шаря глазами по всему двору.
– Один?
– Да.
– Я его убил. Его голова валяется неподалеку от ворот, с западной стороны частокола. Но, честно говоря, он и до этого выглядел немногим краше.
– Ты лучше говори не голова, а шестьдесят крон – так гораздо симпатичнее.
– Ладно тебе, не дури, Лютик. Рассказывай дальше. – Краем глаза Геральт заметил, как позади поэта, на площади, прибывший солтыс разгоняет солдат, ругается и дает какие-то указания.
– Ты прав. Не это самое примечательное. Самое примечательное во всем этом то, что, во-первых, комес выжил, а во-вторых, спас его не кто иной, как Брислин из Кринфрида. Я все видел, между прочим! Почти с самого начала – я прибежал на крики стражников «Гуль! Гуль возле ворот!». Комес вышел за ворота еще вечером – пройтись вдоль частокола. Он не отходил далеко, видимо, опасаясь это делать. Но ему не повезло. Стражники видели, как он говорил с алхимиком, который собирал неподалеку травы. Потом ученый начал с ним спорить, им не было слышно, о чем они говорили. Брислин даже было кинулся на приезжего с кулаками, но быстро отступил, махнув рукой. Драгомир вроде бы потер шею и отправился к воротам. Но тут, уже у самых ворот, ему будто кто подножку поставил. Стражники говорят, что он неожиданно упал, как будто споткнувшись. Они открыли ворота, чтобы выйти и помочь подняться комесу и чтобы тот мог войти, и тут появился гуль. Тогда они закричали, и хотели подбежать к трупоеду, который накинулся на лежавшего и как будто не могущего подняться человека, но из темноты выскочил Брислин с двумя камнями в руках. Он бросился на гуля, тут же сбив его с беспомощного тела. Они покатились по траве. Я видел, как этот алхимик орудовал заостренными камнями. Улавливаешь, Геральт? А орудовал мастерски! Он гулю этими камнями чуть заднюю лапу не отрезал, вернее, отбил, и бок покалечил так, что из того чуть кишки не посыпались. И вдруг алхимик как будто что-то услышал, или сообразил, встрепенулся и дал деру. Прямиком к себе. Никто его останавливать не стал, тем более что комесу нужна была помощь, и его потащили следом, к ученому в дом. А дальше ты и сам знаешь.
Геральт сбросил с себя свою поклажу и побежал за ворота со словами «Лютик, немедленно зови солтыса, скажи, по вопросу жизни и смерти комеса Драгомира, и веди его в дом к алхимику. Быстро! Я сейчас приду». На месте происшествия он осмотрелся, даже встал на четвереньки, чтобы лучше разглядеть землю. Потрогал кровь, еще следы какой-то жидкости, растер в пальцах свою находку, понюхал. Затем встал, чтобы уйти, но тут заметил в траве, чуть поодаль от места, где лежал комес, что-то блестящее. Это оказался ведьмачий медальон с изображенной на нем головой хищной птицы. Глаза ведьмака расширились в каком-то исступлении. В следующее мгновенье он сжал находку в кулаке и поспешил в дом алхимика.
11.
В единственной комнате Брислина на столе горела масляная лампа. Геральт не стал осматриваться, отправившись прямиком в подвал, служивший алхимику лабораторией.
Там, возле слабо дышащего комеса, стояли Лютик, солтыс и алхимик. Ученый, дергаясь и то и дело о чем-то споря сам с собой, применял какие-то средства.
– Вы антидот пробовали, милсдарь алхимик? – поинтересовался Геральт, желая удостовериться в том, что ученый действительно сделал это.
– Конечно, милсдарь ведьмак, конечно, – суетился вокруг раненого Брислин.
– Он его сразу использовал, как к нему раненого принесли, – сказал Лютик. – Иначе комес умер бы уже.
– Теперь трупный яд устраняете? – продолжал допытываться Геральт, обращаясь к алхимику. Тот в ответ только промычал что-то, означающее, по всей видимости, положительный ответ. Потом вдруг хлопнул себя по лбу и стянул со своего хвоста на затылке мокрый замызганный бинт, изображающий до этого ленту для волос, и начал работать именно им.
– Забыл, – прокомментировал он свои действия, впрочем, ни на кого не глядя. – Забыл, где держу это средство, а ведь оно при мне! Чертова рассеянность.
Наконец он обмотал спину раненого чистым бинтом, уложил его на спину и сказал:
– Жить будет, только ему теперь нужно от антидота отойти, но здесь я за ним присмотрю.
– Вы ему из долга помогаете или из-за того, что появилась возможность испробовать выведенное вами средство?
– Я его не вывел, я его описал. Это животный яд, который существовал задолго до меня, – Брислин распрямился и повращал кистями рук.
– Ты что ж, Брислин, отравил комеса Драгомира? – ужаснулся Горалик, впрочем, как всегда, апатично.
– Нет, просто этот яд действует как антидот к тому яду, которым был отравлен этот человек.
– А он был отравлен? – еще более удивился солтыс.
При этих словах Лютик искоса глянул на Геральта, тот сделал шаг вперед.
– Ты узнаешь это, ведьмак? – спросил он и поднес к лицу Брислина ведьмачий медальон, найденный им недалеко от ворот.
Глаза алхимика удивленно впились в эту вещь, и в какое-то мгновенье Геральт решил, что ничего не получится. Он был не прав.
– Это мой, – глухо сказал Брислин-ведьмак и пронзительно глянул прямо в глаза белоголовому.
Солтыс и Лютик смотрели на них во все глаза. Солтыс явно ничего не понимал, а вот поэт совершенно не был удивлен, напротив, глаза его разгорелись предвкушением.
– Тебе он очень дорог? Может быть, выйдем, поговорим наверху? Тут слишком тесно, и это не место для таких разговоров, – сказал Геральт, взглянув на Драгомира, лежащего на столе, на котором еще вчера лежал труп другого комеса.
– Да, выйдем.
Все вместе они поднялись в комнату. Там Геральт отвел солтыса в сторону и шепнул:
– Горалик, прикажи двоим солдатам прийти сюда, тебя они послушают, – надо перенести раненого в ваш госпиталь, к остальным. И пусть после этого они вернутся сюда – здесь они понадобятся.
Горалик со словами «я скоро вернусь» поспешил к выходу.
Геральт повернулся к алхимику.
– Тебе нужно признаться, – обратился ведьмак к Брислину, – признаться в том, что ты заболел.
– Да, чудовища больны.
– Нет, Брислин, не чудовища. Один ведьмак болен. Ты не чудовище. Ты просто человек, который является еще и ведьмаком. И ведьмак в этом человеке заболел, считая себя чудовищем, больным чудовищем.
– Мой отец был ведьмаком, этот амулет достался мне в память о нем. Он умер глубоким стариком на болотах, не справившись с простыми утопцами. Он взял меня на воспитание совсем мальчонкой. Я был сиротой и даже не помню, что сталось с моими родителями, я не помню никого, кроме него. Он был уже очень пожилым ведьмаком в то время. Когда он погиб, мне было девятнадцать лет, я учился в университете, и меня не было рядом с ним. Я приехал летом навестить его, как всегда в годы учебы, но соседи мне передали этот медальон. Мечи похоронили вместе с ним.
В этот момент дверь открылась, и внутрь вошли солтыс и двое солдат с носилками, которых он тут же послал вниз за раненым. Сам же Горалик молча присоединился к ведьмаку, алхимику и барду, стоявшим возле стола, на котором коптил масляный светильник.
– Милсдарь Горалик, – обратился к нему ученый, – я хочу сказать, что высоко ценил знакомство с тобой и дядькой Зычиком. Это чудовище убивало комесов, чудовище, которым, как пояснил мне Геральт из Ривии, становился я сам. Я как раз решил наоборот – что это чудовище иногда становилось мной, но ведьмак меня в этом переубедил. Я плохо помню, что делал и как. Помню, что ощущение моего родства с существами, которые чужды этому миру, настолько сильно довлело надо мной, что я брал сильнейший токсин, известный современной алхимии, готовил при помощи реактивов и точильного камня острые обломки скальной породы, которые встречаются здесь. Очевидно, что я впрыскивал яд в тело жертвы, а после, когда она умирала, делал все то, что делал. Я говорю об этом так спокойно, потому что не раскаиваюсь в этом. Я не могу раскаиваться в том, что делало существо, которое призвано это делать. Наверное, во всем этом сыграло роль и мое отношение к комесам, которое тебе известно. Все обострилось. Мне негде скрыться и никак нельзя отвести от себя то, что тяготеет надо мной, преследует неотступно. Сегодня чудовище напало на комеса Драгомира, но его спас гуль.
– Ты имеешь в виду, что спас ты? – переспросил сохранявший спокойствие, но, судя по выражению лица, немало шокированный солтыс.
– Нет, я имею в виду ровно то, что говорю. Гуль, напавший на мою жертву, спровоцировал во мне ведьмака, ту сильную часть меня, которая вела меня по жизни, оставаясь моей сутью. Мое предназначение – убивать чудовищ, истреблять их всех до единого, даже то чудовище, за которое мне не заплатят ни гроша, ведь грош этот можно потом выторговать. Но я не буду и пытаться сделать это. Комес был спасен гулем, который занял для меня его место.
– Я не могу ничего сейчас сказать, кроме того, что ты пойдешь на шибеницу, Брислин. – спокойно и печально произнес Горалик.
Когда солдаты увели Брислина в единственную камеру в Дыфнянке, Геральт и бард отправились вслед за солтысом к нему в дом.
– Тяжелый это удар, милсдари, – произнес он, сев за стол и наливая себе и гостям вина. – Я, видать, совсем ослеп, раз считал, что наш алхимик двинутый немного. Но как ты догадался, Геральт?
– Элементарно, солтыс, то есть проще простого! – Ведьмак искоса посмотрел на Лютика, который при этих его словах ухмыльнулся. – Токсин мог быть здесь только у алхимика. К тому же сегодня я обнаружил возле ворот капли трупного яда, которым гуль никак не мог капать. Это говорило о том, что яд был собран кем-то в достаточном количестве и, скорее всего, этот кто-то носил его с собой в колбе. Сегодня, когда Брислин сцепился с гулем, склянка с трупным ядом, наверное, треснула или разбиралась, и несколько капель остались на траве. Алхимик носил бинт вместо повязки на волосы. Я еще при первой нашей встрече заметил, что бинт был сырым. Все мы в лаборатории своими глазами увидели, чем был пропитан этот бинт. Алхимик носил его всегда при себе именно таким образом, потому что очень рассеян, а ему непременно нужно было брать с собой это вещество, чтобы после всего стирать со своих рук и лица следы крови и трупного яда, избегая отравления.
– И правда, все просто. Как же это мы были уверены, что все это делали гули?..
Геральт пожал плечами. Некоторое время сидели молча, попивая вино. За окном начало светать.
– Солтыс, а Брислина обязательно отправят на шибеницу? – спросил Лютик.
– Конечно. Три убийства.
– Но у него ведь больна душа! У нас в университете был так же болен профессор – так его отослали на принудительное лечение. Он оттуда даже переписывался со своими любимыми студентами. Зачем убивать человека, если он не виноват в том, что творил?
– Виноват, не виноват, мэтр Лютик, но факты есть факты. Ежели убивал – виселица.
– Если убивал и попался, – уточнил Геральт.
– Дык, конечно, – не понял иронии солтыс, – ежели не попался, то какая может быть виселица?
– И что, теоретически Брислина нельзя вытянуть из этого несовершенства законов Аэдирна?
– Я-то, по правде, не знаю. Это войт решать будет, или кто там, но уж точно не я. И хорошо, скажу я вам, что не я – я с ним бок о бок вон сколько жил и зла от него не видел, а потому осуждать – негоже это.
– Кстати, по поводу войта. Я срубил 18 голов гулей, считая ту, что лежит с наружной стороны частокола.
– У-у, – присвистнул солтыс, – так войт разорится. Но уговор есть уговор. Впишу в бумагу. Вы тепереча завтра в путь отправитесь?
– Да, завтра днем. А что мне положено за поимку убийцы? – Геральт почти с тоскою подумал о том, что его планы по поводу сокрытия имени убийцы, пока не заплатят денег, не увенчались успехом.
– За ваш вклад допишу еще сто пятьдесят крон.
– Сто пятьдесят крон? – удивился Лютик, – да он, получается, на гулях больше заработал.
– Было оговорено, что ежели убьет чудовище, которое в смертях повинно – триста получит. Но чудовище-то не чудовищем оказалось, да и убивать его ни к чему – власти сами все сделают. Так что, уж как есть. А про гулей, я и не думал, что Геральт за один раз столько уложит. Понятия не имел. Думал, ну одного-двух укокошит, а он вязанку принес. Но уговор есть уговор.
– Ну, бывай солтыс, – сказал Геральт, вставая из-за стола. – Завтра я перед отъездом приду, бумаги заберу. И благодарю за радушный прием.
– Нету за что меня благодарить, милсдарь ведьмак. Я только приказ исполняю да по-совести стараюсь поступать.
Когда Геральт с Лютиком остались одни, Лютик поинтересовался:
– Ты завтра будешь алхимика вызволять?
– Как ты догадался, Лютик?
– Элементарно, Геральт, хотя и нетипично. Ты, друг, не хотел бы быть причастным к тому, что, считай, на твою шею надевают петлю. Может, ты и не знаешь, что выбрать, как поступить и куда податься из Аэдирна, и подаваться ли вообще или еще посидеть, ожидая надежды, – однако ты уверен в том, что существует нечто большее, и ты на это нечто имеешь право, как и он.
– Прости, Лютик. Я был не прав относительно того, что ты не подмечаешь деталей, хотя ты и сейчас описал мне общую картину без них. Но описал ее точно. С одной лишь поправкой. Я теперь знаю, как я должен поступить.
– И как же?
– Я уеду из Аэдирна. Уеду и буду существовать как существовал до этого, не пытаясь притягивать к себе то, что кажется мне избавлением, и не цепляясь за это. Я не верю в Предназначение, но Брислин был прав – у меня есть дело, большое дело по уничтожению себя. Одного ли чувства, одной ли веревки – все равно этого было бы слишком мало, чтобы оно стало свершенным.
***
Спасение Брислина из единственной в Дыфнянке камеры было простым и даже увлекательным делом. Уже прощаясь, Геральт отдал алхимику медальон его отца, Брислин же отвязал от пояса мешочек и подал его ведьмаку.
– Здесь кое-какие драгоценные камни. Мне много приходилось работать с ними, поэтому за время моей давно ушедшей человеческой жизни у меня их скопилось довольно много. Возьми их, ведьмак. Я знаю, что тебе не заплатили тех денег, на которые ты мог рассчитывать, убив чудовище. А мне они ни к чему. Я отправляюсь в Назаир, на воды. Мне Лютик успел рассказать, что там хорошо. В Назаире я не был – меня ничто не держит. Понимаешь, Геральт?
– Понимаю, Брислин. – сказал Геральт, принимая мешочек. – И меня ничто не держит теперь.
Ученый улыбнулся и скрылся за деревьями. Дошел ли он до Назаира? Неизвестно. Ни Геральт, ни Лютик никогда больше не слышали о нем.
Ведьмак и бард отправились в Хаггу, вернуть Мызжичку и обменять бумаги Геральта на кроны.
– А куда дальше отправишься, Геральт? – спросил Лютик, когда они уже подъезжали к подъемному мосту Хагги.
– Думаю, в Реданию. Может быть, даже пересечемся в каком-нибудь деле с твоим кумиром Тригольдом.
– Я почти завидую тебе, Геральт. Почти, потому что я отправлюсь в Элландер. Там ждет меня прекрасная дочка префекта, которой я за это время успел в подарок сложить балладу.
– И о чем твоя баллада?
– А разве сложно догадаться с помощью логики?
– Очевидно, о событиях в Мархии?
– Черт, это же было элементарно, Геральт! Эта баллада о любви и разлуке!
Геральт рассмеялся, понукая Плотву идти по мосту быстрее.
– Лютик, ты хоть когда-нибудь слышал о том, что такое логика?
Конец
Дата публикации: 2011-05-26 08:29:22
Просмотров: 12960
[ Назад ]
|
 |
Каталог статей
| 
