- Действие в «Змее», вашей последней книге, происходит в Афганистане. Это ответ на своеобразную моду? Ну, откуда эта змея?
- На меня мода не действует, наверное, потому, что я далёк от тех кругов, которые создают моду.
А сюжет «Змеи» родился из услышанной мною военной легенды, любая война обрастает такими «рассказами из окопов». Легенда гласит, что молодой солдат, не обращая внимания на насмешки друзей, вылечил раненую змею. А змея отблагодарила его, спася солдата от смерти. Было это во время афганской войны 1979-1989 годов, была даже сложена солдатская баллада об этом случае, такая, под гитару, в стиле Высоцкого. Развивая сюжет и видоизменяя его в жанре фэнтези, я остался верен реальным обстоятельствам – Афганистан и война, которая породила легенду.
Афганистан. База Гиро.
- От кого вы её услышали?
- От русских, естественно. Из первых уст, можно сказать. Но написать об этом я решил, собственно, услышав балладу. Было это довольно давно, лет шесть-семь тому назад.
- Война – это тема как «Ведьмака», так и гуситской саги. А герои – солдаты, воины. Для вас это просто литературно привлекательная ситуация или нечто большее?
- Жанр фэнтези, в котором я работаю, не отрекается ни от связей, ни от родства с историко-приключенческой литературой, назову хотя бы «Трилогию» и «Трёх мушкетёров». У Сенкевича и Дюма война и вооружённый конфликт, конечно, занимают почётное место в фабуле, они важны для фабулы. Однако никто не назовёт их произведения «военной литературой», а их самих не объявит милитаристами. Впрочем, не они первые изобрели рецепт историко-приключенческой литературы: «Возьми героя и брось его в кипящий котёл событий, опиши его поведение на фоне исторических завихрений, вели им оказаться в переломных моментах». Рецепт, составленный, кажется, под стенами Трои, актуален по сей день и абсолютно надёжен. Действует каждый раз. И в фэнтези тоже.
- В «Змее» меньше фэнтези, чем раньше. Означает ли это, что вскоре вы напишете «обычный роман»?
- Нет. Ваши догадки совершенно беспочвенны, я лучше куплю мебель из массива дерева чем буду писать обычные романы... - Когда-то вы сказали, что польская интервенция в Ираке – это позор. И что если бы вы об этом написали, то только с такой точки зрения. Но в вашей последней книге этого так однозначно уже не видно.
- Во-первых, я уже остыл, и хотя моего мнения о нашем присутствии в Ираке не изменил ни на йоту, орать об этом всё-таки не буду, не пристали юношеские дерзкие выходки моим сединам. К тому же меня часто приглашают в другие страны, на встречах звучат разные вопросы, иногда каверзные, типа «А как вы прокомментируете…». Я научился быстро, коротко и почти рефлекторно отвечать. Единственно возможным образом: right or wrong, my country (Права или нет, это моя страна – прим. ред.).
- В «Змее» война – зло, но её участники, даже герои, совершающие преступления, словно бы недееспособны. Это снимает с них часть ответственности.
- Тут нет никакого противоречия. За позорные войны позор и ненависть должны пасть на тех, кто на такие войны посылает солдат. Самих солдат это не позорит. Но опозорить их может кое-что иное. Мы знаем, что. Хотя бы по Нюрнбергу.
- Леварт, главный герой книги, говорит такую фразу: «Невозможно сохранить на войне человечность». А потом объясняет друзьям, что «война спасёт нас от человечности», от банальности, боли, вероломства, равнодушия, презрения к ближнему, и они поднимают тост за войну. Это весьма пессимистично. Насколько это совпадает с вашими размышлениями?
- С моими? Ведь это Леварт говорит. Так что это результат его размышлений.
- Вы всегда отрицаете какую-либо эмоциональную связь со своими героями. Но разве такое вообще возможно в писательстве?
- Как нельзя более, хотя видимость может свидетельствовать о совершенно противоположном. Писатели слишком часто воспринимают своё занятие как амвон или трибуну. Каждая книга должна быть либо кредо, символом веры, либо проповедью, указывающей дорогу к свету, в крайнем случае, манифестом, зовущим на бой за что-то, что автору в данный момент кажется единственно правильным. Либо на борьбу с чем-то, что согласно обязательной на данный момент конъюнктуре кажется автору отвратительным. Я говорю о достаточно хороших писателях, потому что остальные просто пытаются в своих книгах опорочить врагов, надавать оплеух тем, кто им не нравится, или отомстить бывшим жёнам. К этому добавляется подогреваемая критикой мода, велящая презирать книги, в которых есть фабула, действие, начало, развитие и окончание, а также те, которые, вообще, интересно читать. А кто-то, я забыл, кто, как-то сказал, что только очень плохие книги говорят что-либо о том, каковы их авторы. Хорошие книги должны говорить о том, каковы их герои. Мне это показалось весьма разумным, и я стараюсь этого придерживаться.
- Эпизод военного преступления, нападение русских на мирный автобус. Это связано с делом Нангар Кель?
- Нет, не связано. Я не пользуюсь такими топорными и примитивными аллюзиями. В том деле, о котором вы спрашиваете, я не могу позволить комментариев, замечаний или мнений. Для этого необходимо было бы знание, которым я не обладаю. А общедоступная информация не слишком достоверна. Выражать своё мнение на основе такой информации было бы шутовством.
- Но другие пространно комментировали это дело. Политики, СМИ. Как вы оцениваете дискуссию, которая прокатилась по Польше?
- Точно так же, как все прочие, которые «прокатываются» с частотой, достойно лучших дел: как шарлатанство в исполнении мало компетентных и в большинстве своём не слишком толковых шарлатанов. Преследующих свою конкретную цель: показаться, блеснуть и добиться какой-либо выгоды, для себя или своей шайки.
- Ирак, теперь Афганистан. Как эти войны влияют на польское общество? Как изменяют нас?
- Не знаю, это вопрос к социологам, а не к писателю. Писатель очень хотел бы, чтобы эти авантюры не имели влияния. Ни на что. Чтобы они как можно скорее закончились и были забыты.
- Первые эпизоды книги напоминают сцены из фильма «9 рота». Вы не боитесь таких сравнений? Вы видели этот фильм?
- Видел, причём наверняка гораздо раньше, чем так называемые все остальные, в версии оригинальной, естественно. С чего бы мне бояться сравнений? И что с чем следовало бы сравнивать? Где эта похожесть? Фильм начинается не атакой, а прощанием на вокзале. Героями фильма являются солдаты 345 Воздушно-десантного полка, а в книге – пехота. Фильм касается событий в конце войны, операции «Магистраль». В книге идёт всего четвёртый год войны, это ещё совсем другая война. Так что же? Атака на расположение?
- Точно. Мы имели в виду атаку на заставу.
- В Афганистане муджахеддины атаковали по несколько застав каждый день, и столько же – каждую ночь. С тем же успехом можно было бы утверждать, что в вестерне нападение краснокожих на повозки поселенцев, направляющиеся в Орегон, - это плагиат, потому что это уже было в фильме 1935 года. Господа, может, я и не похож, но я профессионал. То, что я пишу, я сначала планирую, потом анализирую. Вы считаете, что сцену, вызывающую ассоциации, я поместил бы в книгу в блаженном невежестве? Или в убеждении, что читатель не заметит?
- Как долго вы работали над этой книгой? Как выглядела исследовательская работа?
- Как обычно выглядела. Потребовала больших трудов и много времени. Ну что ж, без этого не обойтись.
- А можно поконкретней? Книги, пресса, карты? Чем вы пользовались, трудно ли добраться до ценных источников?
- Пожалуйста, можно конкретней. К книгам, прессе и картам добавьте ещё интернет. И не забывайте о музыкальных пластинках, CD и mp3. Это ремесло, дорогие господа, а секретов ремесла раскрывать не следует. Дело не в тайне, а в таинственности, в мистике фабулы – не следует лишать этого книгу.
- Как вы справились с написанием афганских названий? Что ни книга или карта, то другие написания.
- Ха, точно. Действительно, я немало с этим намучился. Что ни язык, то другое написание. По-английски так, по-польски иначе, а кириллицей ещё иначе. Часть названий так сжились с афганской войной, что я употреблял их автоматически. Знаменитый перевал и тоннель для меня всегда были Саланг, знаменитая долина – Панджшер. А тут оказывается, что Салянг и Панджшир. К счастью, я нашёл в интернете «Географические названия мира», работу Комиссии Стандартизации Географических Названий, и руководствовался указаниями этого труда. А указано, by the way, чтобы Кель, что значит на дари «племя» или «поселение», писать – Хель.
- Вы думали о путешествии в Афганистан?
- Уже нет.
- Уже? То есть вы всё-таки думали? Почему же не отправились в это путешествие?
- Пожалуйста, не тяните меня за язык и не направляйте на заранее предполагаемый ответ. Это должен был быть «Большой Формат» (рубрика в GW – прим. пер.), а не «Стоит поговорить» (публицистическая телепередача, ток-шоу – прим. пер.).
- Одним из ваших фирменных знаков в предыдущих книгах была ирония, юмор. В «Змее» их гораздо меньше.
- Так вышло.
- Будет ли продолжение «Змеи»?
- Нет. И мне кажется, что в книге нет ничего, что могло бы на это указывать.
- Кто-нибудь читает ваши книги перед их публикацией? Вы прислушиваетесь к советам?
- Первым мою новую готовую книгу видит издатель.
- После гуситской трилогии – это очередная книга, действие которой происходит в конкретном месте и времени. Важно ли для вас мнение специалистов, например, историков или солдат, которые служили в Афганистане?
- Честно говоря, было бы очень приятно, если бы кто-то оценил позитивно. Но это пустые мечты. В особенности историки всегда к чему-нибудь прицепятся. Они не любят, когда кто-то заходит на их территорию, и всегда всё знают лучше. Во всяком случае, они в этом уверены. Но они всегда берут верх, потому что у них есть учёные звания. То есть пожизненная привилегия выступать непогрешимым авторитетом.
- Польские солдаты, кстати, десантники из Бельско-Бялей, которые были под Нангар Кель – или, как вы предпочитаете – Нангар Хель, появляются только в коротком эпизоде. Почему таком коротком?
- Требование сюжета. И необходимость соблюсти пропорции между основным действием и окончанием, которое представляет собой flash-forward.
- Вы как-то сказали, что следует слушать поклонников, но глупо было бы делать то, что они говорят. Несмотря на это, мы спросим. Почему польские солдаты хотят стрелять в змею? Мы думаем, они скорее бы сняли видео с этой змеёй.
- Ах, и вправду сердце растите…
- Растите?
- «Сердце растите» - это из Яна Кохановского (Jan Kochanowski, 1530 - 1584, польский поэт – прим. пер.). Сердце растите, глядя на такой оптимизм. И такую веру в человека. И немного жаль, что я на такое уже не способен.
Солдат, господа мои, которому дали «Берилл» и позволили нажимать на спусковой крючок сколько душа пожелает, не задумываясь расстреляет змею и попросит приятеля сфотографировать себя, держащего падаль за хвост. А, кроме того, что гораздо важнее, моё окончание для меня совпадало с сюжетом. А ваше окончание годится исключительно для польского телесериала.
- Не доверяете вы человеку в форме.
- Так получилось, что я в жизни видел несколько солдатских фотографий. Из Сомали, например, снятых десантниками из Esercito Italiano. Не говоря уж о фотографиях из Абу Грейб. Тоже нащёлканных индивидуумами в форме.
- Не все войны выглядят одинаково. А долина у Газни – это не тюрьма.
- Ни убавить, ни прибавить. А я могу лишь повторить: то, что я на эту тему написал, в значительной мере основано на знании – теоретическом, ясное дело – о других войнах, начиная с Алжира. То, что форма совершенно меняет человека, я знаю, потому что и самому мне случалось форму носить и с людьми в форме общаться. Я офицер запаса, а если точнее – то уже в отставке. Но это, в общем, не столь уж существенно, взгляды на эти вещи могут быть разные, и каждый имеет право на свои. Я об этом уже говорил, но вы, кажется, не поверили: писательство для меня – не амвон, с которого я читаю проповеди. Не Гайд-парк, позволяющий выкрикивать догмочки и призывчики. Всё, что появляется в моих книгах, следует из заданной сюжетной структуры. А также и то, что такое война, и то, как ведёт себя солдат. Это не моё кредо. Не призыв. Это литературный вымысел, в котором всё – диалоги, события, выводы, шутки, даже идея, если таковая найдётся – таковы, каких требует сюжет, они вытекают их сюжета. А не наоборот.
- Вы не любите говорить о себе. Что, кроме «Я Анджей Сапковский, год рождения 1948», вы можете рассказать о своей личной жизни?
- Ничего. Моя личная жизнь – моё личное дело. Что следует хотя бы из названия.
- Столь же неохотно вы говорите о своих взглядах на политику. Между тем у вас миллионы поклонников, часто молодых людей. Их это интересует. Чьи же размышления на тему они должны читать, как не писателя?
- Специалистов, дорогие господа, исключительно специалистов.
Людей, мнение и взгляды которых основаны на подлинных знаниях и опыте в той области, о которой они высказываются. Людей с умом открытым настолько, чтобы высказываться по существу и объективно, sine ira et studio. Писатели же, вместо того, чтобы читать проповеди, должны писать. Интересно и увлекательно рассказывать интересные и увлекательные истории. Создавать героев, которым хотелось бы подражать. Показывать, как прекрасен и богат родной язык. И чтобы люди от этого становились лучше. Или, по крайней мере, лучше себя чувствовали. Что ж, надеюсь, что, может, и мне когда-нибудь нечто такое удастся.
Автор: Марек Стерлингов, Марек Вонс Источник:
Дата публикации: 2009-10-20 15:21:15 Просмотров: 13986
Я очень большой поклонник коньяка. Я обожаю коньяк так сильно, что позволяю себе пить его не больше двух раз в год. Вот какой я его поклонник! Это должно быть торжеством!
Каталог статей
| 
Афганистан. База Гиро.
